Необходимо отметить и то, что в своей характеристике песни
Сумароков был, по-видимому, вполне самостоятелен: Бухало, которому он почти
рабски подражал в своей еиисголе, к песенке относился пренебрежительно. Для
Буало песенка несложное творенье, нелепое творенье; авторов песенок он
предупреждает:
И если удалось стихи слепить подчас, Пусть это
гордостью не ослепляет вас.
Бухало даже отказывает сочинителям песенок в звании
поэта:
Ведь автор песенки, несложного
творенья,
Готов себя считать поэтом в упоенья. . .
И чудо, ели он в безумном самомненье,
Печатая йотой нелепые творенья,
В начале сборника портрет не
ставят свой. й
Совершенно иное
отношение к песне у Сумарокова.
В его глазах она имела значение
специфически-важного жанра, и поэтому характер даваемых в Е а и столе о
стихотворстве
наставлений о сочинении песен представляет особый интерес.
Вот эти наставления:
О песнях нечто мне остался
представить; Хоть песнописоов тех никак нельзя исправить, Которые что стих не
знают, и хотят Нечаянно попасть на
сладкий песен лад. Нечаянно стихи из разума не льются, И мысли ясные невежам
не даются. Коль строки с рифмами: стихами то зовут. Стихи по правилам
премудрых Муз плывут, Слог песен должен быть приятен, прост и ясен, Витийств
не надобно; он
сам собой прекрасен, Чтоб ум в нем был сокрыт, я говорила страсть; Не он нал
ним большой, имеет сердце власть. Не делай из Богинь красавице примера, Н в
страсти не воспевай: Прости моя Венера, Хоть
всех сьЪрать Богинь, тебя прекрасней нет: Скажи прошаясж Прости теперь мой
свет Не будет дня, чтоб я не зад очей любезных, Не источал из паз своих
потоков слезных. Места, свидетели минувших сладких дней, Их станут вображать
на памяти моей. Уж начали
меня терзали мысли люты, И окончатся приятные минуты.
