он выражает это чувство во всей его утонченности; чувство
он рисует с такой правдивостью, что поневоле удивляешься, и такими
красками, которые
кажутся взятыми из самой природы. Его завязки остроумны, характерны, хорошо
обработаны, стиль его цветист и изящен; он умеет трогать нашу
чувствительность и увлекать наше сердце. Это Рубенс
любви. Патетическое господствует во всех его произведениях, в них
парит чувство, сладостная гармония их украшает.
Но его можно упрекнуть в
копировке недостатков своего образца, в подражании ему даже в слабостях, в
том, что любовь он делает центром своих трагедий и портит их мелкими интригами,
перегружая излишними эпизодами. Вот, милостивый государь, суждение, которое
я дерзаю высказать о двух писателях, наделенных природой редкими дарованиями и
делающими четь своему отечеству, произведения их показывают, что Эта почва
вовсе не враждебна трудам муз и способна производить цветы я плоды поэзии.
Имею честь и прочее.
С-Петербург,
15 мая 1760 г.
Итак, Письмо молодого русского
вельможи ставило себе целью, во 1 показать что Ломоносов творческий гений
genie createur, а Сумароков, хотя и лишен
творческого гения prive dun genie createur, тоже очень крупный писатель;
во 2, и ит. очень важно отметить, демонстрировать европейскому
читателю, что Россия представляет собой не только физическую силу, но и
является вполне достойный союзником культурной Франции, чему доказательством
служат Ломоносов и Сумароков, русские Корнель и Расин. То обстоятельство, что
Discours Лефевра был напечатан на
французском языке, определило и язык письма А. П. Шувалова.
Сумароков, узнав об этой
статье был, конечно, разъярен, но истолковал это письмо по-
своему. Сторонник
Разумовских, тесть, Екатерины, идеолог среднего культурного дворянства, он
не пошел на компромисс с Шуваловыми. В письме А. П. Шувалова он и видел
отместку за свое постоянство Разумовским. Об этом оп писал через десять лет
Екатерине. Вспомнив по одному поводу Шуваловых, он прибавляет:
а Но я на Шуваловых не ссылался, ибо отец его, мать, брат
и он сам мои злодеи; те были за то особливо, что они хотели меня сделать себе
противу
графа Разумовского злодеем, да и еще за многое, чрево я напоминать не
хочу, небо
и усердие мое к особе. . .
Но я то оставляю, а Андрей
Петрович предо всею Европою в разных местах меня ругал. 43
