270
Ломоносов и литературная
поленика его времени
Под камней сим лежит Фирс Фирсович
Гомер, Который пел, ее знав галиматьи мер; Великого воспеть он мужа
устремился: Отважился, дерзнул, запел, а осрамился, Оставив по себе
потомству вечный смех. Ои море обещал, а вылплася лужа. Прохожий Возгласи к
душе им пета мужа: Великая душа, прости вралю сей грех. 80
Но эта эпитафия не была почему-то напечатана
при жизни Сумарокова. Однако, по не
совсем понятным причина, через дна с лишним года он вновь вспоим ни л
Ломоносовскую поэму и поместил в журнале М. AT. Хераскова. Свободные часы
притчу Обезьяна стихотворец, в которой, использовав обыгранную уже однажды
Тредиаковский опечатку в первой оде Ломоносова, стал издеваться над громким
лириком:
Пришла Кастальских вод наняться
обезьяна. Которые она Кастильскими звала, И мыслила сих вод шшпяшися до пьяна,
Что, вместо Греции, в Ншпании была, И стала петь Гомеру
подражая, Величество
своей души изображал;
Но как ей петь. Высоки мысля
ей удобно ли иметь. К делам которые она тогда гласила,
Мала сей твари сила: Нет мыслей;
за слова приняться надлежит:
Вселенная дрожит, Во громы громы
бьют, стремятся тучи в тучи, Гиганты холмиков на небо мечут кучи, Горам дает
она толчки.
Зевсе надел очки,
II ноздри раздувает.
Зря пухлого певца, И хочет истребить до нещадно конца,
Пустых речей творца, Который
дгрзостно
Героев воспевает; Однако рассмотрев что то но человек,
Но обезьяна горделива, Смеялся
говорил: не мнил во весь я век: Сему подобного сыскать на свете
дива. 61
Эта пошлая п. неостроумная притча
была последней лептой, внесенной Сумароковым в долголетнюю поленику с
Ломоносовым.