назначен курляндец
Михаил
Бюргер, приехавший в Петербург в марте 1726 г.
Возвращаясь в пьяном виде от президента Академии Л. Л. Блюментроста
22 июля того же года, Бюргер вывалился из экипажа и разбился на смерть. На
его место был приглашен натуралист ботаник Иоганн Георг Хмелин, получивший
звание профессора химии и натуральной истории в 1731 г. Специальных познаний в
химии он не имел. В 1732 г. Хмелин отправился с экспедицией в
Сибирь и пробыл вне Петербурга до 1743 г. Уезжая
в экспедицию, он сумел добиться согласия тогдашнего президента Кайзерлинга на
то, чтобы до его возвращения профессором химии никого не назначали. Появился
на короткое время в Академии Наук Франциск Мигенд, студент
медицины, состоявший
адъюнктом 17361737 гг. , но он не оставил никаких следов своей научной
деятельности и уехал обратно в Германию. Вернувшись в Петербург, Хмелин не
приступил к занятиям химией; он занялся исключительно обработкой коллекций
растений, привезенных из Сибири, и вовсе не проявлял никакого интереса к
организации в Академии химической лаборатории и к развитию химической
науки. Вскоре
он уехал в Германию.
Таким образом, до
появления
Ломоносова никто не проявлял интереса к организации химической лаборатории в
Академии Наук; его предшественники ничего не сделали для химической науки и
лишь формально значились химиками. Некоторое исключение из них представлял
И. Г. Хмелин, который опубликовал в 30-х
годах XVIII в. несколько статей по химии в Санкт-Петербургских Ведомостях.
Ломоносов поэтому с
полным правом
и по существу может называться первым профессором химии в России. Отвечая на
жалобу академиков и перенося на них вину за отсутствие химической
лаборатории, Шумахер
лгал. Напомним, что до 1745 г. Ломоносов
дважды в 1742 и 1743 гг. вносил предложение об организации лаборатории и
дважды безуспешно; этот двукратный провал, конечно, объяснялся больше всего
и прежде всего противодействием советника академической канцелярии Иоганна
Даниила Шумахера. Если бы последний действительно хотел помочь делу, то
Ломоносову
не пришлось бы трижды обращаться в Академию Наук. Больше всего мешала
организации химической лаборатории боязнь Шумахера и его сторонников, что это
вызовет усиление Ломоносова и продвижение других русских ученых в Академию Наук.
Видя невозможность открыто препятствовать далее продвижению Ломоносова и
организации лаборатории, Шумахер предпринял другой ход, чтобы устранить
русского претендента на кафедру химии. Шумахер предложил взять на себя
химическую
профессию приехавшему из Голландии анатому Аврааму Каабу Бургове младшему и
обещал тому прибавочное жалованье. П. Б и л я р. с к и и, УК. соч.
, стр. 065.
Однако этот ход
Шумахеру не
удался, так как Бургове отказался от его предложения, узнав, что тот ведет
интриги против Ломоносова.
Борьба Ломоносова за
создание
химической лаборатории была лишь частным проявлением той борьбы, которая
велась им в Академии Наук с представителями немецкой
группировки, возглавлявшейся
советником академической канцелярии Иоганном Даниилом Шумахером человеком
ограниченным, своекорыстным и далеким от науки. Шумахер и его окружение
прекрасно понимали, что усиление Ломоносова и продвижение вместе с ним других
талантливых русских людей может быть концом для бесконтрольного хозяйничанья
группы бездарных иностранцев, которым были далеки интересы России. Поэтому
они оказывали упорное сопротивление всякой инициативе Ломоносова и
препятствовали любому его успеху. В 1760 г.
Ломоносов написал статью о необходимости преобразования Академии, в
которой он дал характеристику отношения Шумахера и его сторонников к русским, и
к самому Ломоносову в частности. Шумахеру было опасно происхождение в науках и
произвождение в профессоры природных Россиян, от которых он уменьшения своей
силы больше опасался. Того ради учение и содержание российских студентов было
в таком небрежении, по которому ясно оказывалось, что не было у него
намерения их допустить к совершенству учения. Яснее сие понять можно, что
Шумахер неоднократно так отзывался, я де великую прошибу в политике своей
сделал, что допустил Ломоносова в профессоры. И недавно зять его
Тауберт, М. Б. , и имения и дел и чуть не
Академии наследник, отозвался в разговоре о произведении Российских студентов:
разве де нам десять Ломоносовых надобно. И один де нам в тягость. Там
же, стр.
443. В этой статье Ломоносов рекомендовал не допускать властвовать над
наукой людей малоученых, не давать власти чужестранцам, недоброжелательным к
ученым россиянам, и т. д. . Приглашенные
Петром I
