их в науках, а также разные оказанный н. России к
пользе и чести Академии
услуги». Но Ломоносову должны были еще более льстить начавшиеся в это же время
отзывы о
нем славного математика Эйлера, который, будучи членом нашей Академии,
съвоцарения Елисаветы Петровны
жил в Берлине. Петербургская Академия сохраняла с ним сношения и посылала ему
все, что
появлялось в ней замечательного. После определения Ломоносова в профессорш,
отправлены были Шумахером диссертации его к Эйлеру. Пораженный достоинствами
этих трудов, великийматематик отвечал: «Все записки
его по части физики и химии
не только хороши, но превосходны, ибо он с такою основательностью излагает
любопытнейшие, совершенно
неизвестные и необъяснимые для величайших гениев предметы, что я вполне убежден
в верности его объяснений. При этом случае я
готов отдать г. Ломоносову справедливость, что он обладает счастливейшим гением
для открытия Физических и химических явлений, и желательно
было бы, чтоб все ирония Академий были въсо-стоянии производить открытия,
подобный тем, которые совершил г. Ломоносов».
В другой раз, в 1748 году, Эйлер пишет новому
президенту Академии,
графу Разумовскому: "Позвольте мне
приложить на ваше же имя ответь г. Ломоносову по одному весьма трудному
предмету физики: я никого
не знаю, кто бы в состоянии был так хорошо разъяснить столь запутанный вопрос,
как этот даровитый
человек, который своими познаниями приносить столько же чести Академий, сколько
и всей нации». Подобных мнений Эйлера можно бы представить множество. Но он
ценил не одни ученые труды
Ломоносова. Получив акты торжественного собрания Академии, на котором между
прочим прочитано было
похвальное слово Императрице Елисавете Петровне, Эйлер так выражался в письме к
Шумахеру: «Я был в
восхищении, узнав как блистательно было последнее публичное собрание Академии:
прочитанный тут речи заслужат одобрение всех ученых особливо же панегирик г.
Ломоносова кажется мне мастерским в своем роде произведением». Но нам
понадобилось
