ведь
и возроптать недолго. Вот
отчего мысли о плачевности своего положения положения взрослого
человека, который
в двадцать четыре года все еще начинает с нуля, он почти не мог
преодолеть. Нести
в себе это и все-таки верить в свое предназначение вот что стоит за словами
Ломоносова из того же письма: Так я учился пять лет и наук не оставил.
. . . Наступила
зима 173435
года, которой суждено было внести крупные перемены в судьбу Ломоносова.
Пока он усиленно готовился к экзамену
по риторике под
руководством иеромонаха Порфирия Райского, пока он с тревогой думал о своем
будущем как и где продолжить образование и отдавал печальную дань заботам о
настоящем пустить ли сегодняшний алтын на бумагу под записи лекций иеромонаха
Порфирия или вдоволь наесться хлеба,
пока шла эта московская жизнь
Ломоносова, в которой
надежды смешались с сомнениями, поэзия разума с житейской прозой, а голод
духовный с прямым недоеданием,
в Петербурге, в Академии наук ее
главный командир так
называли тогда президента, только что вступивший в должность барон
Иоганн-Альбрехт фон Корф 1697-1766 решил ознаменовать свое назначение полезным
для русской науки предприятием, которое, впрочем, было предусмотрено еще
Петром I.
В январе 1735 года
Корф вошел
в Сенат с прошением об организации при Академии семинарии для русских дворян
числом
тридцать, которые обучались бы естественным наукам у академических профессоров.
Очевидно, это прошение, несмотря на то, что оно опиралось на авторитет
Петра, не возымело должного действия на господ Правительствующий Сенат. В мае
того же года Корф, человек энергичный, привыкший честно выполнять служебные
обязанности, внес на рассмотрение Сената новый проект, в котором предлагалось
выбрать среди учеников при монастырях наиболее способных и подготовленных и
направить их в Петербургскую Академию, чтоб с нынешнего времени они у
профессоров сея Академии лекции слушать и в вышних науках с пользою происходить
могли.
На этот раз Сенат
принял
соответствующее постановление, и в скором времени новый ректор
Славяно-греко-латинской академии архимандрит Стефан получил из Петербурга
бумагу, предписывающую отобрать лучших семинаристов, в науках достойных, для
последующей отправки их в Академию наук.
Известие о
том, что часть
учеников старших классов поедет в Петербург для обучения физике и математике у
тамошних профессоров, быстро распространилось по училищу. Ломоносов
обрадовался этой новости и неотступно просил архимандрита послать его в
северную столицу.
Видимо, поначалу
ректор не
спешил включать Ломоносова в число избранных. Не оттого, конечно, что
способности или прилежание Ломоносова вызывали у него сомнения. Дело здесь
было в другом. Скорее всего здесь сыграла свою роль история, связанная с
поступлением Ломоносова в Заиконоспасский монастырь. Вернее, некоторые
подробности ее, всплывшие впоследствии. Как уже говорилось, в 1731
году, чтобы
стать учеником, Ломоносов назвался сыном холмогорского дворянина. В августе
1734 года, узнав, что в составе географической экспедиции под руководством
обер-секретаря
Сената, известного картографа И. К. Кириллова 1689-1737, направлявшейся в
киргиз-кайсацкие степи, недоставало священника, Ломоносов предложил свои
услуги. Ему очень хотелось принять участие в этой поездке: увидеть заволжские
края, поближе познакомиться с практической географией. И. К. Кириллов
беседовал с Ломоносовым, и тот произвел на него благоприятное
впечатление. Ректор
Академии писал: Штатский советник Иван Кириллов приходил, которому объявлено
сообщенное Святейшего Правительствующего Синода ведение об отправлении при нем
священника. . . и при том объявлен ему представленный из Академии к посвящению
в попа школы риторики ученик Михайло Ломоносов. На что он доносил что тем
школьником по произведении его в священство будет он доволен При оформлении
бумаг Ломоносов, чтобы облегчить себе рукоположение в сан священника и
устройство на эту должность в экспедиции, показал под присягой, что отец у
него города
