тринадцатисложного силлабического стиха Феофан
Прокопович в шутливой форме благодарит архиерейского эконома Герасима за
угощение хорошим пивом:
Бежит прочь
жажда, бежит и
печальный голод, Где твой, отче эконом, находится солод. Да и чудо он
творит дивным своим вкусом: Пьян я, хоть обмочусь одним только усом.
Силлабика была чужда
строю русского
языка. Его природные свойства требовали иной поэтической гармонии. Одного
равенства слогов в рифмующихся строках для вящего благозвучия русского стиха
было явно недостаточно, ибо русский язык, в отличие от польского более того:
в отличие от всех без исключения европейских языков, имел имеет самую
свободную систему ударений. Если польские слова обладают фиксированным
ударением на предпоследнем слоге, если, скажем, во французском языке
ударение падает строго на последний слог, то в русских словах ударение может
стоять на любом слоге последнем, предпоследнем, и на третьем с конца, и
даже на пятом, шестом, седьмом слоге с конца например: разверни, разверните,
развернутый, развернутые, разворачивающий, разворачивающиеся. При таком
положении стихотворная система, учитывающая только равенство слогов и
совершенно безразличная к распределению ударений в строке, становилась
прокрустовым
ложем для русских слов. Стих от прозаической речи в большинстве случаев
отличался лишь рифмовкой.
Между тем в устной
народной
поэзии, не скованной никакими системами, русское слово звучало
свободно, ритмично
и мощно. Народ творец языка и его рачительный хозяин извлекал из слова
максимум мелодических возможностей.
Заедает вор-
собака наше
жалованье, Кормовое, годовое, наше денежное.
Так честили простые русские
люди князя Александра Даниловича Меншикова в песне Что пониже было города
Саратова.
. . кстати, и эта первая строка также на редкость мелодична.
Тредиаковский на
первых порах
выступал в своем творчестве как поэт-силлабист это было данью его книжному
образованию. Но, с другой стороны, он прекрасно знал русскую народную поэзию,
внимательно к ней прислушивался, изучал ее как тонкий и проницательный
ученый-филолог. Вот почему, когда Тредиаковский в 1735 году решился
реформировать книжную поэзию, он не преминул подчеркнуть: Поэзия нашего
простого народа к сему меня довела.
Сущность реформы вкратце свелась к
следующему. Тредиаковский
исходил из положения о том, что способ сложения стихов весьма есть различен по
различию языков. Он справедливо считал силлабические стихи не прямыми стихами,
иронически называл их прозаическими строчками, указывая таким образом на их
неприспособленность к поэтическому строю нашего языка, или польскими строчками,
подчеркивая их нерусское происхождение и искусственный характер их перенесения
в отечественную поэзию. Взамен принципа одной только равносложности
Тредиаковский вводил требование слагать стихи равномерными двусложными стопами,
иными словами: утверждал такой способ сложения стихов, который основывался на
правильном чередовании ударных и безударных слогов. Свои рассуждения
Тредиаковский подкреплял собственными примерами нового стиха, который
отличался упругим ритмом и особой мелодичностью:
Мысли, зря
смущенный ум, сами
все мятутся; Не велишь хотя слезам, самовольно льются.
