на свист и смех и
на побиение
камнями единственно за то, что те, в роковую минуту, не сумели прозреть в
истинный смысл вещей и отыскать их новое слово, это зрелище напрасной гибели
столь великих и благороднейших сил может довести действительно до отчаяния
иного друга человечества, возбудить в нем уже не смех, а горькие слезы и
навсегда озлобить сомнением дотоле чистое и верующее сердце его. . .
Тредиаковский, при всей своей
одаренности, не
получил последнего дара гения, при всем богатстве своих познаний, не сумел
прозреть
в истинный смысл вещей и был обречен на свист и смех и на побиение камнями и
все это действительно было очень грустно.
Ломоносов в поэзии
и в
филологии шел по пятам Тредиаковского и уже в силу этого был избавлен от многих
ошибок своего неудачливого предшественника. Но главное отличие заключалось в
другом: он обладал завидным даром за оболочкою видеть ядро явления даром, на
удивление рано проявившимся.
В 1736 году
Тредиаковский еще
не подозревал о своих будущих несчастиях, еще полон был обманчивой уверенности
в непогрешимой правоте своих замыслов и свершений, а двадцатипятилетний помор,
державший в руках Новый и краткий способ, уже понимал, в чем состояли
просчеты его автора, и готов был к тому, чтобы несколькими гениальными
мазками довершить картину поэтического переворота, начатую его старшим
собратом по искусству и науке. Но обстоятельства не позволили ему сделать это
в Петербурге.
3
В
то самое время, когда
Ломоносов заполнял поля книги Тредиаковского репликами на
русском, немецком, французском,
латинском языках и аккуратно ходил на занятия к Крафту и Адодурову, в Сибири
работала академическая экспедиция по комплексному изучению этого девственного
края. Участники экспедиции трудились уже довольно долго и небезуспешно. Однако
они испытывали значительные затруднения из-за отсутствия в ее составе
химика, хорошо
знающего горное дело. В 1735 году из Сибири в Петербург пришло до-ношение с
просьбой о командировании такового в распоряжение экспедиции. Барон Корф
попытался снестись с западноевропейскими химиками, но желающих совершить вояж
в десять с лишком тысяч верст не оказалось. Тогда-то главный командир и решил,
по совету саксонского химика Иоганна Фридриха Ганкеля 1679-1744, направить на
выучку в Германию русских студентов. Кабинет министров, куда 23 февраля 1736
года обратился Корф, потребовал от Академии наук представить точный список
студентов отобранных для командировки в Германию, указав при этом, из каких
они чинов. 5 марта 1736 года такой список был представлен. В нем
значились:
1. Густав
Ульрих Драйзер, советника Берг-коллегии сын, рожден в Москве и имеет от роду
семнадцать лет.
2.
Дмитрий
Виноградов, попович из Суздаля, шестнадцати лет.
3.
Михайло
Ломоносов, крестьянский сын из Архангелогородской губернии, Двиницкого уезда,
Куростровской волости, двадцати двух лет.
Трудно сказать, допустил ли
здесь академический копиист описку, сам ли Ломоносов убавил себе лет, но
тогда ему было 24 с половиной года. Главное то, что он за два месяца обучения
в Академии дарованиями и прилежанием к естественным наукам и языкам хорошее
знание латыни и немецкого было необходимым условием посылки за границу не
оставил никаких шансов другим своим более молодым однокашникам.
13 марта Кабинет министров
утвердил кандидатуры Драйзера, Виноградова и Ломоносова для отправки в Фрейбург
к бергфизику Ганкелю изучать химию и горное дело. При этом в распоряжении
специально оговаривалось, что если потребно им будет ехать для окончания тех
своих наук и смотрения славнейших химических лабораторий в Англию, Голландию и
во Францию, то направить их после обучения в Германии и в
