Но
фехтование, танцы, наряды.
. . Чтобы Ломоносов наделал долгой из-за подобных пустяков Такое как-то не
укладывается в голове. Между тем это довольно правдоподобно. Во-
первых, Ломоносов
должен был платить дань этикету, а во-вторых, у него, думается, были к тому
и сугубо личные причины. И вот почему.
Через несколько
дней после
прибытия в Марбург Ломоносов поселился в доме некой вдовы. Звали ее
Екатерина-Елизавета Цильх. Покойный муж ее, Генрих Цильх, был человеком
уважаемым
и солидным пивоваром, членом городской думы и церковным старостой. От него
осталось двое детей: дочь Елизавета-Христина и сын Иоганн. Дочери в начале
ноября 1736 года было шестнадцать лет. Девушка приглянулась
двадцатипятилетнему студенту. Не исключено, что желание понравиться юной
Лизхен,
сделать ей приятное это вполне понятное в молодом человеке желание, как раз
и заставляло Ломоносова так часто прибегать к услугам портных, парикмахеров и
танцмейстеров, да еще возможно, делать подарки своей возлюбленной то есть
тратить деньги но таким статьям, какие ни одна Академическая канцелярия
предусмотреть не могла.
Отношения Ломоносова с дочерью
квартирной хозяйки не
были мимолетной интрижкой. Это серьезное чувство, откликнувшееся и в его
творчестве. В августе 1738 года после некоторого перерыва он вновь начал
писать стихи. И вряд ли случайно то, что первый поэтический опыт его в
Марбурге перевод оды, приписывавшейся древнегреческому поэту Анакреону был
посвящен воспеванию нежности сердечной:
Хвалить хочу
Акрид, Хочу о Каме
петь, А гуслей тон моих Звенит одну любовь. Стянул на новый лад Недавно
струны все, Запел Алкидов труд, Но лиры тон моей Поет одну любовь. Прощайте
ж нюнь, вожди, Понеже лиры тон Звенит одну любовь.
Почти четверть века спустя в Разговоре
с Анакреоном Ломоносов вернется к этому переводу, переработает его и по-иному
отнесется к вождям. Но теперь, в Марбурге, когда перед его глазами каждый
день стоит младой и свежий облик Елизаветы-Христины, в душе будущего певца
геройских
дел царят покой и любовь, он не спорит с автором оды и вслед за ним
отказывается петь хвалу героям Трои, легендарному основателю Фив и великим
подвигам Геракла.
Мягкой вместо
мне перины Нежна,
зелена трава; Сладкой думой без кручины Веселится голова. Сей забавой
наслаждаюсь, Нектарам сим упиваюсь, Боги в том завидят мне. . .
Это не Державин. Это перевод
из Фенелона, сделанный Ломоносовым в Марбурге в 1738 году. Для него на
какое-то время исчезли все желания на свете, кроме желания безмятежного
счастья в любви. Он пишет о том, как приятно рвать цветы высоко в горах, как
весело скачут по лугам ягнята, когда заря начинает
