видит, что Тредиаковский не
понял истинной, полной ценности новой культуры, выращенной им. И в этом весь
Ломоносов. Он немедленно внедрился в область стиховедения с минимальным
отставанием от Тредиаковского по времени, но с максимальным опережением его в
умении схватить перспективу и масштабы совершаемого поэтического переворота. Он
сразу же направил свои усилия на разработку основ нового стихосложения с
сознательным прицелом на будущее и с поразительным в молодом теоретике чувством
меры и самым бережным вниманием к самобытным свойствам русского языка.
Ломоносов не
ограничился
теорией. К своему письму в качестве примера новых стихотворных правил он
приложил сочиненную им Оду на взятие Хотина.
Взятие русскими войсками 19 августа
1739 года крепости
Хотин на Днестре в Бессарабии решило в пользу России исход четырехлетней войны
с Турцией. Патриотический подъем охватил стихотворцев. Один из последователей
Тредиаковского, сразу же поддержавший его Новый и краткий способ, харьковский
поэт Витынский, откликнулся на взятие Хотина следующими стихами, написанными
совершенно в стиле своего учителя:
Чрезвычайная
летит что то за промена
Слава носящая ветвь финика зелена; Порфирою блещет вся, блещет вся от
злата, От
конца мира в конец мечется крылата. Восток, Запад, Север, Юг, браги с
Океаном, Новую слушайте весть, что над мусулманом Полную Российский меч, коль
храбрый, толь славный Викторию получил, и авантаж главный. . .
На фоне этих строк можно представить
то совершенно ошеломительное впечатление, которое испытали петербургские
академики и стихотворцы, читая в январе феврале 1740 года присланные из
Германии стихи никому в литературе не известного студента:
Восторг
внезапный ум пленил, Ведет
на верх горы высокой, Где втер в лесах шуметь забыл; В долине тишина глубокой.
Внимая нечто, ключ молчит, Который завсегда журчит И с шумом вниз с холмов
стремится. Лавровы вьются там венцы, Там слух спешит во все концы; Далече
дым в полях курится.
Это было как гром
среди ясного
неба Мы были очень удивлены, вспоминал первое чтение этой оды академик Я. Я.
Шмелин 1709-1785, таким, еще не бывалым в русском языке размером стихов. . .
Все читали ее, удивляясь новому размеру. Стих Ломоносова мощно вел за собою,
непонятной силою увлекал в выси, от которых захватывало дух, поражал
неслыханной дотоле поэтической гармонией, заставлял по-новому трепетать сердца,
эстетически отзывчивые, ибо этот стих воплотил в себе совершенно новый образ
красоты, новый образ мира. И тут ведь не в одном размере дело.
Вяземский назвал поэзию Ломоносова
отголоском
полтавских пушек. Это верно, но только отчасти. Сами-то полтавские пушки
были отлиты из колоколов, набат которых сзывал Россию сплотиться в самые
драматические и великие моменты ее предшествующего развития. Историческая
подоснова поэзии Ломоносова шире и мощнее, и он в Оде на взятие Хотина точно
указывает ее границы от эпохи Ивана Грозного до эпохи Петра: