Вдохновителем и
главою похода
против Ломоносова был недавно вернувшийся из сибирской экспедиции профессор
Миллер. В презрительной реплике Ломоносова о том, что Трускота адъюнктом
Шумахер
сделал, Миллер которого в двадцать пять лет профессором, несмотря на
отсутствие самостоятельных исследований и согласия среди академиков по поводу
его кандидатуры, сделал все тот же Шумахер, несомненно, видел выпад и в свой
адрес. Неудивительно, что как раз Миллер стал автором формулы, выдвинутой
врагами русской науки в качестве первоочередной задачи, а именно освобождение
Академии от Ломоносова.
28 мая Ломоносова
вызвали на
допрос в Следственную комиссию. Тут он решил вести себя в соответствии с
буквой юриспруденции и, явившись в комиссию, наотрез отказался отвечать на ее
вопросы, заявив, что подчинен Академии наук, а не комиссии и по-пустому
ответствовать не намерен. Комиссия отдала приказ арестовать Ломоносова, что и
было тут же исполнено.
Поведение
Ломоносова в этом
инциденте приводит на память его столкновение с горным советником во
Фрейбурге Ганкелем.
Сейчас, как и тогда, Ломоносов менее всего был склонен раскаиваться в
содеянном. По существу, Ломоносов, утверждая очевидное, был прав: Шумахер
был вором, Трус-кот не смог говорить по-латыни что для ученого в ту пору было
постыдно, а Винсгейм сам дискредитировал себя, поддержав вора. Единственное
чем по-настоящему был удручен Ломоносов это невозможностью продолжать свои
исследования п. лекции. В июне он, пишет доношении с просьбой об освобождении
из-под стражи оставаясь, как и во Фрейбурге, при своей оценке
случившегося:
В императорскую Академию наук
доносит тоя же Академии наук адъюнкт Михайло Васильевич Ломоносов, а о чем мое
доношении, тому следуют пункты:
1
Минувшего майя 27
дня сего 1743
года в Следственной комиссии били челом на меня, нижайшего, профессоры
Академии наук якобы в бесчестии оных профессоров, и по тому их челобитью
приказала меня помянутая комиссия арестовать, под которым арестом содержусь я,
нижайший, и по сие число, отлучен будучи от наук, а особливо от сочинения
полезных книг и от чтения публичных лекций.
2
А понеже от сего
случая не
токмо искренняя моя ревность к наукам в упадок приходит, но и то время, в
которое бы я, нижайший, других моим учением пользовать мог, тратится
напрасно, и от меня никакой пользы отечеству не происходит, ибо я, нижайший,
нахожусь от сего напрасного нападения в крайнем огорчении.
И того ради
императорскую
Академию наук покорно прошу, дабы соблаговолено было о моем из-под ареста
освобождении для общей пользы отечества старание приложить и о сем моем
доношении учинить милостивое решение.
Сие доношении
ниспал Адъюнкт Михайло Ломоносов руку приложил.
Замечательно в этом документе
то, что Ломоносов оценивает свое положение, прежде всего не с точки зрения
личной обиды, но исходя из интересов государства. Тут не мелкое личное
тщеславие ущемляло, а национальная гордость.
Милостивого
решения не
последовало. Напротив, в июле 1743 года Ломоносов был признан виновным по
нескольким статьям, и ему грозило не только увольнение из Академии, но и
наказание плетьми. Вот так и получилось, что теперь Шумахер злейший враг
России и науки и до самозабвения им преданный Ломоносов были поставлены на
одну доску, и дальнейшая их судьба зависела от высочайшей воли и
всемилостивейшего
