Взлети превыше
молний, Муза, Как Пиндар, быстрый
твой орел, Гремящих Арф ищи союза И вверь пари скорее стрел. . .
Дерзай ступить
на сильны плечи
Атлантских к небу смежных гор, Внушай свои вселенной речи, Блюлись спустить
свой в долы взор, Над тучи оным простирайся И выше облек возвышайся, Слеши
звучащей славе вслед.
Эти строки стали для
Ломоносова-поэта чем-то вроде марки мастера, по ним узнавали его безошибочно
несколько поколений русских читателей, современники либо восторгались
ими, либо
высмеивали и пародировали их. Сам Ломоносов менее всего воспринимал их как
призыв отрешиться от забот дольных. Заклинание, обращенное к Музе Блюлись
спустить свой в долы взор, преследует одну цель преодолеть ограниченно-
обыденную
точку зрения на происходящее в долах. Критерии, принятые в каждодневных
человеческих
обращениях, несовершенны. Их должно отрясти, поднимаясь к Истине, чтобы с
ее точки зрения судить и перестраивать сами эти обращения. Ведь там, на высоте
превыше молний, свершаются таинственные дела, от которых захватывает дух:
Священный ужас
мысль объемлет
Отверз Олимп всесильный дверь. Вся тварь со многим страхом внемлет.
Иначе и быть не может: ведь
открывается механика миропорядка и судеб людских. Только многий страх всего
творения и только священный ужас мысли могут быть ответом на появление творца
законов, по которым развивается мир и располагаются судьбы отдельных людей и
целых народов. Встать Высший суд идет таков примерно пафос идущего далее
обращения Бога к Елизавете:
Утешил Я в
печали Ноя, Когда
потопом мир казнил, Дугу поставил в знак покоя И тою с ним завет чинил. Хотел
Россию бед водою И гневною казнить грозою, Однако для заслуг Твоих Прибавил
милость в людях сих, Тебя поставил в знак завета Над знатнейшею частью света.
Никогда еще в русской поэзии
Бог не изъяснялся столь величественно, внятно и достойно, сообразно своему
положению. Этот нюанс очень важен: адъюнкт физического класса Михайло
Ломоносов вкладывает в уста самого Всевышнего слова наставления новой
императрице: не забывай, перед тобою Россия была на краю гибели; и ты и все
твои с тобою люди, что вверил власти Я Твоей, должны быть на уровне моего
избрания. Этот мощный мотив ответственности высшей земной власти за судьбы
вверенного ей народа звучит как-то по особенному лично, патетически и
одновременно задушевно:
