научным существом предмета
спора, а не сугубо личными симпатиями или антипатиями как станет десятилетие
спустя. Это была именно литературная полемика, чему во многом способствовали
и внешние условия. При дворе еще не произошло размежевания противоборствующих
сил. Елизавета только что взошла на престол. Петр Федорович, ставший
наследником, только приехал в Россию, а София-Фредерика-Августа, принцесса
Ангальт-Цербстская,
будущая жена его и будущая императрица Екатерина II, еще сидела с матерью у
себя в Штеттине и о русской короне не помышляла. Это потом Ломоносов станет
человеком Елизаветы Петровны и братьев Шуваловых, Сумароков человеком великой
княгини Екатерины Алексеевны и братьев Паниных, а Тредиаковский старательным
помощником Святейшего Синода. Потом, поневоле вовлеченные в
междоусобную, скрытую
борьбу этих сил, они перейдут на личности, частью сознательно, а частью
бессознательно служа интересам этих сил а подчас и забавляя их непримиримостью
друг к другу.
Да и Академия еще
пребывала в
полной неопределенности относительно того, что нужно новой власти, и на
всякий случай, впрок, поддерживала те или иные начинания, исходившие от
русских ученых. Так что выход книги Три оды парафрастические не был осложнен
какими-нибудь радикальными трудностями. Словом, здесь был тот редкий для того
времени случай, когда литературная борьба носила принципиально творческий
характер, когда стремление к отысканию Истины по самой сути своей было
бескорыстно
исследовательским.
Основной спор
между
Ломоносовым, Тредиаковским и Сумароковым шел о художественно-выразительных
возможностях различных стихотворных размеров. Ломоносов и принявший в ту пору
его сторону Сумароков считали ямб наиболее подходящим для важных материй
размером. Тредиаковский же совершенно справедливо полагал, что ни которая из
сих стоп сама собою не имеет как благородства, так и нежности, но что все сие
зависит токмо от изображений, которые стихотворец употребляет в свое сочинение.
Этот теоретический
спор
попытались решить посредством своеобразного поэтического состязания. Все трое
переложили 143-й псалом русскими стихами Ломоносов и
Сумароков ямбом, Тредиаковский
хореем. Так появилась книжка Три оды парафрастические, в предисловии к
которой Тредиаковский, назвав имена трех стихотворцев, умолчал о том, который
из них которую оду сочинил. Ответить на этот вопрос предлагалось читателям:
Знающие
их свойства и дух, тотчас узнают сами, которая ода через которого
сложена. Несмотря
на то, что в теории Тредиаковский оказался гораздо ближе к истине, чем
Ломоносов последний несколько лет спустя тоже попробовал переложить один псалом
хореем, на практике в 1743 году безусловную художническую победу одержал
Ломоносов. Его переложение 143-го псалма лаконичнее, торжественнее, по духу
гораздо ближе к древнему подлиннику. Именно от Ломоносовского переложения
143-го псалма берет свое начало мощная традиция русской философской и
гражданской лирики традиция переложения псалмов, представленная в дальнейшем
именами Г. Р. Державина, поэтов-декабристов, Н. М. Языкова и др. Что же
касается позиции Тредиаковского в споре о выразительных возможностях
стихотворных размеров, то она получила свое высшее художественное оправдание в
философских стихотворениях А. С. Пушкина Жил на свете рыцарь бедный. . . , Ф.
И. Тютчева, переводах В. А. Жуковского, которые по-настоящему реабилитировали
хорей с точки зрения его способности вмещать в себя не только легкое, шутливое
но и серьезное содержание
В своем месте мы
уже приводили
отрывок из Ломоносовского переложения 143-го псалма, а именно тот, где
звучит тема врагов. С этой точки зрения, библейский текст удивительно точно
совпадал с общим настроением Ломоносова в период наибольшего ожесточения его
схваток с академическими противниками. Но совпадение тут прослеживается не
только чисто биографическое, событийное. При чтении этого произведения
необходимо учитывать еще и тот стремительный взлет научной мысли
Ломоносова, то
этическое раскрепощение его сознания, то высокое напряжение
