почему гораздо важнее
подчеркнуть ту поэтическую непосредственность, с которой Ломоносов выражал а
не формулировал новые истины.
Существует мнение, что Ломоносов
является
представителем так называемой научной поэзии, что он в своем творчестве
гармонично
соединял или органично синтезировал несоединимое: науку и поэзию. Спорить с
этим трудно. Но, пожалуй, все-таки стоит.
Научная поэзия существовала и
до Ломоносова, и при нем, и после него. Старший его современник выдающийся
английский поэт Александр Попу 1688-1744 написал, к примеру, огромную поэму
Опыт
о человеке, в которой чеканным ямбом запечатлел все известные ему философские
доктрины, касающиеся нравственной сущности человека в ее отношениях к природе
и обществу. Вот уж кто действительно соединял науку и философию с
поэзией, причем
соединял сознательно и методично. И преуспел в этом. Позднее
Вольтер, находившийся
в начале своего пути под сильнейшим влиянием Попа, сочинил Поэму о
естественном законе 1754, где дал, по сути дела, поэтический конспект
некоторых важных положений физики Ньютона и философии Локка и Лейбница и на
основе этих взаимоисключающих учений пришел к выводу о необходимости для
человечества следовать во всем религии разума, а не веры, естественной
религии, как он сам ее называл. Более древние времена тоже дают примеры
поэзии в этом роде. Так, римский поэт Лукреций обстоятельно изложил
материалистическое учение греческого философа Эпикура в поэме О природе
вещей. То,
что названные поэты перелагали стихами чужие теории, нисколько не умаляет
значения их произведений: каждое из них сыграло выдающуюся просветительскую
роль для своей эпохи, каждое из них имеет большое историко-литературное
значение и известную научную ценность поэма Лукреция тем более, что от
наследия Эпикура остались только фрагменты. Если же к этому добавить их
несомненные эстетические достоинства то присоединение Ломоносовской поэзии в
этот литературный ряд выглядит вполне уместным и даже вполне достойным.
И все-таки
Ломоносов в корне
противостоит традициям научной поэзии в том их виде, как они сложились к
моменту его творческого созревания. Для Лукреция, Попа, Вольтера характерно,
прежде всего, позитивное изложение чужих
учений. Перед ними действительно стояла проблема гармонического
соединения, органического
синтеза поэзии и науки. Поэзия для них свое, наука внешнее, в поэтическом
изложении происходило снятие этого противоречия. Ломоносов же интересен
тем, что
в его сознании наука и поэзия не были антагонистически разорваны. В стихах его
выражено прежде всего лирическое переживание истины, явившейся
ему, пронизавшей
все его существо, истины, облеченной не в понятие, а в художественный образ.
Причем этот образ истины сразу начинает жить своею жизнью, управляет всем
произведением. Ведь строго рассуждая, в Утреннем размышлении физическая
картина состояния солнечного вещества вовсе даже и не аргументирована научно, а
угадана художественно. Здесь не гипотеза, а образ. Точно так же и в Вечернем
размышлении не разбор различных ученых мнений о природе северных сияний лежит в
основе произведения это было бы приличнее для специмена, диссертации но говоря
словами Ломоносова священный ужас перед неисчислимым разнообразием таинственных,
еще не объясненных явлений природы Не случайно он предваряет свои вопросы к
книжкам
такими стихами, в которых выражено недоумение по поводу того, что природа
нарушает свой же устав:
Но где
ж, натура, твой закон
С полночных стран встает заря Не солнце ль ставит там свой трон Не льдисты ль
метут
огнь моря Се хладный пламень нас покрыл Се в ночь на землю день вступил
Так, несколькими энергичными
мазками Ломоносов создает художественный образ
