любым капризам судьбы, и
суровому веку ни разу не удалось застать его врасплох.
Однажды, пишет Шмелин, в прекрасный осенний вечер пошел он один-
одинехонек
гулять к морю по большому проспекту Васильевского острова. На возвратном пути,
когда
стало уже смеркаться и он проходил лесом по прорубленному проспекту, выскочили
вдруг
из кустов три матроса и напали на него. Ни души не было видно кругом. Он с
величайшею
храбрости оборонялся от этих трех разбойников. Так ударил одного из них, что
он не
только не мог встать, но даже долго не мог опомниться; другого так ударил в
лицо, что он
весь в крови изо всех сил побежал в кусты; а третьего ему уж не трудно было
одолеть; он
повалил его между тем как первый, очнувшись, убежал в лес и, держа его под
ногами,
грозил, что тотчас же убьет его, если он не откроет ему, как зовут двух
других разбойников и
что хотели они с ним сделать. Этот сознался, что они хотели только его
ограбить и потом
отпустить. А Каланья сказал Ломоносов, так я же тебя ограблю. И вор должен
был
тотчас снять свою куртку, холстинный камзол и штаны и связать все это в узел
своим
собственным поясом. Тут Ломоносов ударил еще полунагого матроса по ногам, так
что он
упал и едва мог сдвинуться с места, а сам, положив на плечо узел, пошел
домой со своими
трофеями, как с завоеванною добычею. . . Читаешь эти строки и ловишь себя на
мысли о том,
что окажись в свое время Ломоносов на месте Тредиаковского Волынский никогда
не
посмел бы избить его Казнить мог бы но избить и после этого заставить писать
стихи к
дурашкой свадьбеникогда.
На иной взгляд
может
показаться, что Ломоносов потому и умел жить в суровом веке, что сам был не в
меру суров. Однако же это не так, и мы еще будем иметь возможность не однажды
убедиться в том, что он был способен на самое искреннее и действенное
сострадание к людям. Просто он был сильным человеком во всеобъемлющем смысле
слова: и телом, и волей, и духом. Сильным от природы и вдвойне сильным от
того, что во всем поступал по правде, отличался какою-то особой
щепетильностью в соблюдении справедливости. Сила, которая зиждется на таком
основании, не нуждается в поддержке суровости, жестокости и т. п.
, союзников
весьма сомнительных.
Вот
почему, испытывая в
первые годы работы острейший недостаток в деньгах, он ни разу не поступился
совестью или профессиональным кредо, ни разу не продал ни того, ни
другого. Он
просил о деньгах. Просил, правда, нижайше, но того требовала условность той
поры. Он, однако, просил не чужое за свои приватные услуги, а свое то, что
принадлежало ему по праву. Это были чаще всего просьбы о выдаче разных сумм
вперед, в счет будущего жалованья, или о выплате задержанного.
Постоянные
задержки жалованья
понудили ого 13 января 1746 года вместе с Тредиаковским и Винсгеймом: как видим,
когда дело шло о деньгах, противники Ломоносова могли принять его сторону
сделать предложение Академическому собранию обратиться с письмом в Статс-
контору,
чтобы она причитающееся ученым жалованье не пересылала в Канцелярию где
распорядителем всей суммы становился Шумахер, который и задерживал выплату, а
оставляла бы его у себя. Присутствующие одобрили это предложение. С 7 апреля
по 17 июня Ломоносов и другие академики свои денежные дела вели непосредственно
в Статс-конторе, а потом все опять пошло по-прежнему. Впрочем, были здесь и
свои отрадные просветы в тучах. 13 февраля 1746 года он подал в Канцелярию
строго обоснованное прошение о выдаче 290 рублей 39 с половиной
копеек, недоплаченных
ему во время обучения в Германии. О радость 25 февраля Канцелярия
распорядилась выдать ему 380 рублей 10 с половиной копеек германских денег
книгами. Он даже просчитался, подавая прошение На следующий день он получил в
академической книжной лавке разных книг на 229 рублей 99 с половиной
копеек. Остальные
же 150 рублей 11 копеек пошли на погашение его долгов Академии Однако же и этот
подарок судьбы по закрыл должно быть, брешь в семейном бюджете, ибо 1 октября
того же года Ломоносов одолжил у некоего купца Серебренникова 100 рублей. Да и
этой суммы, видно, хватило ненадолго: в августе 1747 года он вновь просит у
Канцелярии выдать для его крайних нужд жалованье за июль и август
досрочно Получив просимое 2 сентября, он возвращает в октябре долг
