устранено, как только Хмелин
сделал заявление, что он означенную профессию т. е. химию. Е. Л. г-ну
адъюнкту совершенно
уступает, тем паче что для всегдашнего упражнения в истории натуральной, химию
оставить принужден был, и для того еще, что в прошедшем году декабря 7 дня
Канцелярии объявил, что он, оставят Академию, возвратится в отечество свое.
Это произошло в
Академическом
собрании 17 июня. Ломоносова, присутствовавшего на заседании, попросили
покинуть Конференцию, чтобы в его отсутствие вынести решение по его
делу. Протокол
заседания от 17 июня 1745 года переведенный соучеником Ломоносова по
Славяно-греко-латинской академии Василием Лебедевым гласил: По выходе
г. адъюнкта
Ломоносова из Конференции, советовало о его учении и успехе в оном и общим
согласием определено, что поданные от г. адъюнкта учения его специмены
достойны профессорского звания. И понеже учению г. адъюнкта профессия
пристойна более химическая, то почтенный г. Хмелин в собрании объявил, что
он означенную профессию помянутому г. адъюнкту совершенно
уступает. Впрочем, академики
не успели договориться в тот день, каким образом г. адъюнкта профессором
произвести и объявить и
другие подобные тому случаи, то есть неясен был сам бюрократический механизм
производства в
должность. Вот почему Ломоносовское дело было оставлено до другого
собрания, на
которое решено было пригласить и Шумахера.
Вот тут-то
советник Канцелярии
и наверстал свое. На другое собрание, состоявшееся 21 июня, Шумахер не
явился. Окончательное решение дела о Ломоносовском профессорстве вновь было
отложено. Пришлось назначить на следующий день экстраординарное заседание. Но
Шумахер не явился и на этот раз. Академики отважились закрыть вопрос без него.
Записав 22 июня в протоколе: Дело о Ломоносове было решено окончательно, они
постановили обратиться в Сенат, уведомив этот высший исполнительный орган
государственной власти о том, что Академическое собрание считает Ломоносова
достойным профессорского звания. Сами академики не осмелились непосредственно
снестись с Сенатом это входило в компетенцию президента. В его отсутствие
Академию в Сенате представлял Шумахер. Академическое собрание постановило
поручить ему поставить Сенат в известность об избрании Ломоносова
профессором. Несколько
дней ушло на составление соответствующего письма в Сенат, которое было
утверждено в Академическом собрании 28 июня. В письме говорилось о том, что
решение о Ломоносове носит окончательный характер. В сущности, Шумахеру
отводилась роль курьера от Академии в Сенат. По иронии судьбы, письмо
академиков отправлял Шумахеру конференц-секретарь Винсгейм тот самый с которым
Ломоносов схлестнулся в 1743 году и который тогда был на стороне
Шумахера. Теперь
ситуация в Академии отражала истинное положение вещей: воюя с
Ломоносовым, Шумахер
воевал с Академией.
Письмо академиков, подписанное
Винсгеймом, он оставил без ответа и без
последствий. Ломоносову, потребовавшему
от него объяснений, Шумахер объявил, что этого письма недостаточно и
необходима выписка из протокола Академического собрания. 1 июля Ломоносов
получил ее и представил Шумахеру, который на сей раз заявил, что выписка
должна быть препровождена ему официально, через конференц-секретаря Винсгейма.
4 июля Винсгейм направил Шумахеру требуемую выписку. Только 18 июля Шумахер
подал Ломоносовское дело в Сенат эти две недели бумага лежала у него без
движения уже без всякого внешнего оправдания. Сенат в тот же день
распорядился: По указанному Канцелярии Академии наук представлению и по
достоинству
профессоров быть при той Академии Ломоносову профессором химии. 25 июля было
доложено императрице, которая дала Сенату устный указ о назначении Ломоносова
на должность профессора. 26 июля на заседании Сената этот указ был объявлен
Ломоносову, специально вызванному.
12 августа 1745 года
постановление Сената в переводе на латинский язык было оглашено в Академическом
собрании. Вместе с Ломоносовым были произведены Степан Крашенинников из
студентов в адъюнкты натуральной истории и Тредиаковский в профессора
латинского и российского красноречия. Однако производство Тредиаковского в
