выскажется через пятнадцать
лет в письме 1761 к Теплову, имея в виду под Государевым Петрово. Была ли
зависть у него, сына черносошного крестьянина, к сыну реестрового казака и
сыну дворцового истопника Была. И зависть огромная как и все у
Ломоносова. Так
легко возвыситься и так мало и бездарно воспользоваться своим возвышением для
утверждения
наук в отечестве, для торжества любимых идей Но К. Г. Разумовский и Теплов в
науках были искусны лишь по нескольку, а идей своих у них как раз не было
единственная
большая работа Теплова О качествах стихотворца рассуждение наполнена
тривиальными мудрствованиями, общими местами морализаторского, резонерского
толка. Для них задача заключалась в упрочении и охранении достигнутого, а не
в продвижении вперед. Все это не следует забывать, вникая в сущность личных
отношений, установившихся между Ломоносовым и президентом. Вообще братья
Разумовские, по свидетельствам современников, вызывали характерную симпатию к
себе. Суровый в оценках князь М. М. Щербатов, автор истории О повреждении
нравов в России, писал о старшем брате, что он был внутренне человек
добрый, но
недальнего рассудку. Что же касается Кириллы Григорьевича, то он, человек
беспечный, замечательно аттестован в Записках княгини Е. Р. Дашковой
характеристика
относится к 1762 году: Граф Разумовский любил свою родину насколько ему это
позволяли его апатия и лень Он командовал Измайловским полком, где пользовался
всеобщей любовью Он был чрезвычайно богат имел все чины и ордена ненавидел
какую бы то ни было деятельность
Словом, Кирилла
Григорьевич, как
и его брат, внутренне был человек добрый и к Ломоносову относился в общем
благожелательно. Но, поскольку он еще был и человеком
беспечным, благожелательность
его, во-первых, мало чем оборачивалась для начинаний Ломоносова и потому мало
чего стоила в его глазах, а во-вторых, вследствие более чем беспокойного
Ломоносовского
нрава становившегося невыносимо беспокойным, когда разговор шел о деле, часто
сменялась досадой и раздражением.
А Ломоносов, со своей
стороны, порою относился к
президенту с оттенком добродушной иронии которой отмечены и свидетельства М. М.
Щербатова и Е. Р. Дашковой. Так, записки с распоряжениями, исходившие от
Разумовского и Теплова, он, вышучивая малороссийское происхождение президента,
называл цидульками.
В 1750
году, когда
Разумовский сделался гетманом Украины, Ломоносов откликнулся на это событие
идиллией Помидор, в которой муза Каллиопа, днепрская нимфа Левкоя и тамошний
пастух Дафнис ведут разговор о достоинствах Помидора то есть Разумовского на
лоне осиротевших днепрских берегов. Здесь Ломоносов вкладывает в уста Дафниса
который
недавно побывал в великом граде и видел Помидора в славе его весьма
двусмысленную,
чтобы не сказать колкую, оценку бывшего пастуха:
Вчерась меня
кругом обстали Пастушки
с красных наших гор И с жадности понуждали: Каков, скажи нам, Помидор Я дал
ответ: Он превышает Собой всех здешних пастухов.
Лишь спустя более ста лет после
написания Помидора одним из историков было высказано да и то с оговоркой
предположение, что Ломоносов здесь смеется над Разумовским: Пастораль эта
как-то сквозит ирониею, которая, впрочем, может быть, не приходила на мысль
Ломоносову. Помидор, превышающий собой всех здешних пастухов, слишком явно
напоминал бывшего пастуха лемшевского стада.
Можно смело
утверждать, что
ирония здесь присутствует без всяких оговорок и направлена она не столько на
происхождение Кириллы Григорьевича, сколько именно на его достоинства. Странно
было бы, если бы Ломоносов, сам будучи выходцем из низов, вышучивал
пастушеское прошлое Разумовского: здесь ирония по поводу того, что человек,
