Еще в самый разгар
обсуждения
кандидатуры Ломоносова на должность профессора химии и в канун решения вопроса
об учреждении Химической лаборатории, 25 мая 1745 года, Шумахер в одном из
своих писем излагал такой вот план распределения профессорских
обязанностей, связанных
с химической профессией: Обдумав дело г. Каабу, я нахожу, что нет ничего
легче, как доставить ему место профессора в Академии, если пожелает он взять
на себя анатомию и в то же время направлять занятия Ломоносова, который уже
сделал успехи в химии и которому назначена по этой науке кафедра. Понимая, что
дело о профессорстве Ломоносова, по существу, решено, Шумахер уже продумывал,
как ограничить и направить его действия в нужное для
него. Шумахера, русло, иными
словами, как лишить Ломоносова инициативы, научной вообще и
внутриакадемической
в частности. С этой целью он и думал, назначив своего ставленника врача
Авраама Каау-Бургава 1715-1758 профессором анатомии и физиологии, вменить ему
в обязанность контроль над действиями кафедры химии, возглавляемой Ломоносовым.
Однако ж для того, чтобы подобный
контроль над
Ломоносовым имел хоть какое-то внешнее оправдание, надо было посеять сомнение
в научной квалификации нового профессора химии. И вот, когда Ломоносов уже
начал активную работу по организации химических исследований, когда уже были
выделены средства на строительство лаборатории, Шумахер и решает нанести ему
чувствительный удар. Ломоносов вспоминал в 1764 году: Для отнятия сего всего то
есть профессорства и лаборатории. К Л. умыслил советник Шумахер и
асессора Теплова пригласил, чтобы мои, апрсбо-ванные уже диссертации в общем
Академическом собрании послать в Берлин, к профессору Эйлеру, конечно, с тем,
чтобы их он охулил, а приехавшему тогда из Голландии доктору Бургаву-менынему
было сказано, что он при том и химическую лабораторию примет с прибавочным
жалованьем. И Бурав уже не таясь говорил, что он для печей в Химическую
лабораторию выпишет глину из Голландии.
Впрочем, Бурав, увидав, что
ему химическую профессию поручают в обиду Ломоносову, от того отказался. Что
же касается Ломоносовских диссертаций, то они решением Канцелярии от 7 июля
1747 года действительно были посланы в Берлин. Причем, сделав
это, Шумахер, по
существу, оскорблял не только Ломоносова, но Академическое собрание, ставя
под сомнение компетенцию всех работавших в Петербурге академиков. Ведь они еще
в 1745 году одобрили работы О действии растворителей на растворяемые тела и
Физические
размышления о причине теплоты и холода, которые теперь были представлены
Ломоносовым для публикации в Комментариях, печатном органе Академии. Но в
1747 году Шумахер был сильнее, чем в 1745 году, когда в ожидании нового
президента Академическое собрание выступало против Канцелярии единым
фронтом. Если
в 1745 году мнения петербургских академиков было достаточно, чтобы на основе
указанных диссертаций с прибавлением работы О металлическом блеске произвести
Ломоносова в профессора то теперь такого мнения о тех же работах было
недостаточно
даже для их публикации. Найдя общий язык с новым академическим
руководством, Шумахер
решает Ломоносовские диссертации послать к почетным Академии членам
Эйлеру, Бернулию
и к другим какое об оных мнение дадут и можно ли оные напечатать ибо о сем деле
из здешних профессоров ни один основательно рассудить довольно не в
состоянии. Выступая
против Ломоносова советник Канцелярии выступал против всех ученых
Шумахеру пришлось
пережить
сильнейшее разочарование и досаду, когда через четыре месяца он получил от
Эйлера ответное письмо, в котором о работах Ломоносова сказано было так: Я
чрезвычайно восхищен, что эти диссертации по большей части столь
превосходны, что
Комментарии им. Академии наук станут многим более замечательны и
интересны, чем
труды других академий. К письму Эйлер приложил, кроме того, еще и отдельный
отзыв о диссертациях Ломоносова, который нельзя было утаить: Все сии сочинения
не токмо хороши, но и превосходны, ибо он изъясняет физические и
химические
