озабочен именно причиной
тяготения вопрос, как уже говорилось ранее, оставленный Ньютоном открытым и в
письме к Эйлеру обосновывал необходимость причинного подхода к проблеме:
Я не буду вступать
в спор с
тем, кто считает тяготение тел одним из существенных атрибутов, и потому
полагает, что и исследовать его причину нет надобности; но я без всякого
колебания признаю, что как всякое вообще движение и стремление в каком бы то
ни было направлении, так и тяготение, представляющее собой разновидность
такового, может у всякого тела без нарушения его сущности отсутствовать, точно
так же, как и то количество движения, которое порождается из приращения
скорости падающих тел. Так как, следовательно, должно существовать
достаточное
основание, в силу которого ощутимым телам свойственно скорее устремляться к
центру земли, чем не устремляться, то приходится исследовать причину
тяготения.
Еще эмоциональнее
Ломоносов
подчеркнет мысль о необходимости найти физическую причину тяготения в
диссертации О тяжести тел и об известности первичного движения, написанной в
том же году, что и письмо к Эйлеру, но не опубликованной при жизни: . . .
приписывать
это физическое свойство тел т. е. тяготение, Е. Л. божественной воле или
какой-либо
чудодейственной силе мы па можем, не кощунствуя против Бога и природы. . .
Убеждение в том, что существует
единый принцип, управляющий
жизнью природы и человека, и что через его посредство на известном, мной
самим положенном основании можно объяснить мир и не только объяснить, но и
изменить, приумножив его величие и красоту, никогда не покидало
Ломоносова. Открыв
всеобщий закон природы, он уже не знает покоя, отыскивая конкретные
подтверждения ему в физике, химии, других науках. Если опытных данных
недостаточно, он смело выдвигает гипотезы, пусть иногда и рискованные
как, например,
в случае с отяготительной материей, ищет новые аргументы в пользу им самим
положенного основания на границе разных наук. Он использует любую возможность,
чтобы поделиться своим убеждением с максимально большим числом людей. При
этом оп справедливо полагает, что если существуют всеобщие
законы, универсальные
принципы, то любое явление, вплоть до мельчайшей пылинки, должно подчиняться
их действию. Все в видимом сем мире исполнено универсального смысла, и каждая
наука, будучи поставлена на верном основании прежде всего, избавлена от
цеховой
ограниченности односторонности может дать соответственное понятие о дивной
разности Вселенной, о единстве в многоразличии.
Блестящим образцом
такого
научного просветительства, которое основано на глубоком понимании неразрывной
связи всех видов человеческой деятельности и культуры С. И. Вавилов, стало
Слово
о пользе Химии, произнесенное Ломоносовым 6 сентября 1751 года в публичном
собрании Академии наук. Посвятив свое сочинение прославлению, казалось
бы, одной
только химической науки, Ломоносов на самом деле приобщает аудиторию к
широкому взгляду на мир, воспитывает в ней вкус к универсальному мышлению.
Высшим благом
человеческой
жизни названа здесь творческая способность, помноженная на приобретенное
трудом знание: Рассуждая о благополучии жития человеческого, слушатели не
нахожу того совершеннее, как ежели кто приятными и беспорочными трудами пользу
приносит. Ничто на земли смертному выше и благороднее дано быть не может, как
упражнение, в котором красота и важность, отнимая чувствие тягостного
труда, некоторою
сладостью ободряет; которое, никого не оскорбляя, увеселяет неповинное
сердце и, умножая других удовольствие, благодарности оных возбуждает
совершенную радость. Такое приятное, беспорочное и полезное упражнение где
способнее, как в учении, сыскать можно В нем открывается красота
многообразных вещей и удивительная различность действий и свойств, чудным
искусством и порядком от всевышнего устроенных и расположенных.
Гениальный
оратор, Ломоносов, увлекая слушателей, и сам увлекается: Желал бы я