великий Океан в вечный лед
затвердеет; без него погаснуть солнцу, луне затмиться, звездам исчезнуть и
самой натуре умереть должно. Для того не токмо многие испытатели внутреннего
смешения тел не желали себе почтеннейшего именования, как Философами чрез
огонь действующими называться, не токмо языческие народы, у которых науки в
великом почтении были, огню божескую честь отдавали, но и само Священное
писание неоднократно явление Божие в виде огня бывшее повествует. Итак, что
из естественных вещей больше испытания нашего достойно, как сия всех созданных
вещей общая
душа курсив
мой. Е. Л.
, сие
всех чудных перемен, во внутренности тел рождающихся, тонкое и сильное орудие
Но сего исследования без Химии предпринять отнюдь невозможно. Ибо кто больше
знать может огня свойства, измерить его силу и отворить путь к потаенным
действ его причинам, как все свои предприятия огнем производящая Химия
Замечательно в этом панегирике
то, что он совершенно естественно, как бы сам собою возникает из разговора о
пользе Химии. Как уже говорилось, Ломоносов был великим оратором. Ему не
было равных в XVIII веке в умении подчинять себе аудиторию, которое неотделимо
от феноменальной способности развивать предмет, основываясь на его внутренней
логике, развивать энергично, неожиданно, всесторонне. Так, в конце Слова
о пользе Химии, когда слушатели, уже целиком находясь во власти
оратора, прошли
вслед за ним по всем ступеням познания и готовы следовать всюду, куда их
поведет его прихотливая мысль, Ломоносов обрывает свою страстную речь не по
прихоти, конечно, а потому что предмет, в сущности, исчерпал себя и
напоминает о том, что было сказано в начале Слова, о способности к
творческому познанию как о высшем благе человеческой жизни и об участии всех
наук в достижении этого блага.
Круг
замкнулся, слушатели
вернулись в пункт, с которого началось путешествие, уже другими, обогащенными
новым знанием. Если же среди них есть такие, кто не умеет следить за
внутренним ходом мысли, то и для них Ломоносов приберег сюрприз: Предложив о
пользе Химии в науках и художествах, слушатели, предостеречь мне должно, дабы
кто не подумал, якобы все человеческой жизни благополучие в одном сем учении
состояло и якобы я с некоторыми нерассудными любителями одной своей должности с
презрением взирал на прочие искусства. Имеет каждая наука равное участие в
блаженстве нашем, о чем несколько в начале сего моего слова вы слышали.
Каждое свое
публичное
выступление Ломоносов строил как поединок со слушателями, в котором он должен
был победить, но плоды победы, богатейшие трофеи ее доставались бы
побежденным.
2
Столь высокое
мастерство к
столь явный успех Ломоносова-оратора были обусловлены его многолетней
фундаментальной подготовкой в трудной и древней науке красноречия. Впрочем, и
в этой области, как во всех других, ему доступных, Ломоносов, решая задачи
чисто практические, умел придать своей интенсивной деятельности, помимо
прикладного, высокий мировоззренческий и историко-культурный смысл.
Как уже довольно
говорилось, Ломоносова
на всех уровнях его неимоверной по объему работы, в сущности, волновала одна
великая проблема проблема, отыскания, точнее, создания реальной культурной
основы мной самим положенного основания, на которой стало бы возможным
восстановление единства мировосприятия, разрушенного в области духа
достижениями вольного философствования и вящего наук приращения в XVI-XVIII
веках, в области
нравственно-социальной петровским переворотом всего жизненного уклада
России. Он,
вдохновенно приветствовавший и то и другое, был призван обойти неминуемо
возникавшие крайности и издержки того и другого, создать новую интерпретацию
мира и человека по законам новой гармонии, когда можно как бы одним взглядом
охватывать совокупность всех вещей, чтобы нигде не встретилось
противопоказаний. В естественных науках ко второй половине 1740-х годов он
сделал грандиозные шаги в этом направлении,
