Ревет и жалостно других
увещевает:
Вы
сильны на земли, на казнь мою взирайте,
Судите
праведно и бога почитайте.
Казалось бы, вопрос решен:
сила без твердых нравственных оснований вредна для окружающих и к тому же
саморазрушительна.
Но Ломоносов в конце параграфа приводит последний пример на употребление
присовокупления, который вызывает ощущение как раз незаконченности
разговора, продолжения
размышлений на тему уже в сознании слушателей: Между тем как они такими
размышлениями себя беспокоили, ночь наступила и страх умножила. Иными словами,
вопрос остается открытым для каждого слушателя и читателя, каждый должен сам
найти свой ответ.
Вообще, с этической точки
зрения вся Риторика ориентирована на пробуждение и обеспечение риторическим
инструментарием индивидуального, самобытного начала в читателях, на привитие
им потребности и вкуса к самостоятельному мышлению. Неудивительно поэтому, что
и личность самого Ломоносова замечательно ярко запечатлелась на страницах
Риторики.
Здесь нашли свое отражение и научно-философские, и поэтические, и
нравственные воззрения его, и даже его размышления и переживания в связи с
злоключениями его личной судьбы. Вряд ли случайно завершается Риторика
отрывком из Цицерона, в котором Ломоносов нашел выражение отчаяния, не
однажды владевшего им во время борьбы с врагами русской науки в Академии, со
своими врагами: Доносят те, которые в его пожитки нахально вступали; отвечает
тот, кому они, кроме беды, ничего не оставили. Доносят те, которым
принесло прибыль Росциева отца убиение; отвечает тот, кому отеческая смерть
принесла не токмо плач и рыдание, но и крайнюю бедность. Доносят те, которые
его самого умертвить весьма желали; отвечает тот который и перед суд сей
пришел под охранением, чтобы здесь пред очами вашими убит не
был. Наконец, доносят
те, которым весь парод казни желает; отвечает тот, который от беззаконного
их убийства один остался
Наивно было бы
ставить знак
равенства между подзащитным Цицерона Росцием и Ломоносовым, а также между его
врагами и приспешниками Шумахера, но общее эмоциональное настроение
приведенного отрывка как нельзя более точно соответствует переживаниям
Ломоносова в трудные минуты обострения его поединка с противниками Истины.
Эта способность
Ломоносова
заимствовать свое
у самых
разных авторов и позволила ему создать совершенно самобытное произведение об
ораторском искусстве, преследующее конкретные цели собственно русского
культурного развития. Вся предшествующая мировая теоретическая традиция была
приспособлена и подключена Ломоносовым к обслуживанию самобытно-русских
культурных потребностей. Все, что Ломоносов слышал на занятиях у Порфирия
Райского
в Славяно-греко-латинской академии и Иоганна-Адольфа Гартмана 1680-
1744, профессора
истории и красноречия в Марбургском университете, все, что он усвоил, читая
Риторики
Аристотеля, Квинтилиана 35-138, Логина ум. 273, Никола Коссена 1583-
1651, Франсуа
Ипомея 1619-1673, Иоганна-Кристофа Готшеда 1700-1766, Феофана Прокоповича и
других писателей, все это самым плодотворным образом было использовано
Ломоносовым для создания отчетливо-индивидуального, новаторского руководства
по красноречию, предназначенного не для узкого круга авторов, изощряющих свое
формальное мастерство, а для широкой массы читателей, нуждающихся не столько
в цеховых секретах риторических, сколько в общих указаниях на то какою должна
быть новая русская речь, выражающая новый образ понятий, новое отношение к
миру и человеку.
3
Бросая общий взгляд на итоги
первого периода самостоятельной творческой деятельности Ломоносова, нельзя не
прийти к выводу о том, что наиболее полно
