вынесения на публику, и еще
потому, что лишала главного докладчика, Ломоносова, его оппонента
следовательно,
и с организационной точки зрения акт был не подготовлен. Разумовский
согласился с Шумахером и отменил торжественный акт.
Ломоносов в который раз не
смирился с волей высокого начальства. 18 августа он пишет Шумахеру письмо, в
котором возражает по самому основному пункту: Вашему высокородию известно, что
моя речь может представлять нечто большее, чем ответ на чью-либо
другую, почему
она довольно хорошо подойдет в качестве главной речи; на это может
воспоследовать короткий ответ какого-либо академика, который может вместе с
тем предложить и напечатайте его. Господин профессор Гиршов как секретарь
Конференции будет, по моему мнению, для сего наиболее подходящим.
Профессор
астрономии и с
1751-го по 1754 год конференц-секретарь Академии Августин-Нафанаил Гиршов 1726-
1760,
которого Ломоносов предложил своим оппонентом, был приятелем Шумахера. Это
необходимо иметь в виду, читая шумахерский ответ, написанный сразу же по
получении Ломоносовского письма: В настоящую минуту имею честь высказать мое
мнение в ответ на ваше письмо. Разумно, чтобы статья вашего высокородия была
главною. . . Только об этом надобно решить в Конференции. Я также
опасаюсь, чтобы
г. профессор Гиршов не уклонился от этого за краткостью времени или, Бог
знает, по каким причинам. Не угодно ли будет вашему высокородию переговорить
с ним об этом до Конференции, чтобы расположить его к тому. Его сиятельству г.
президенту это будет очень приятно, а я со своей стороны ничего не имею
против этого возразить. Другими словами, Шумахер предлагал Ломоносову вести
дальнейшие переговоры о публичном акте на его Шумахера, условиях: это
хорошо, что
вы сами выбрали оппонентом А. Н. Гиршова, но как человек сторонний рекомендую
вам переговорить с ним загодя кто знает, что ему может прийти в голову, вдруг
откажется; президенту я доложу, и, надо думать, ему ваше предложение
придется по вкусу; сам я не намерен чинить вам никаких препятствий. И ни
слова о том, что президенту уже отослано предложение об отмене торжественного
собрания, что президентский ответ скорее всего согласный с мнением Шумахера
ожидается в Петербурге со дня на день, что А. Н. Гиршов посвящен во все
детали, покуда неизвестные Ломоносову.
Впрочем, пять
дней спустя и
Ломоносов знал о том, что затеял Шумахер у него за спиной. Уже 23 августа он
сообщил И. И. Шувалову об интригах своего врага: Публичное действие после
Рахмановой
смерти обещал неоднократно произвести в дело и часто ко мне присылал о
поспешении,
а как я ныне читал, то он сказал, что из Москвы не имеет известия, будет ли
иктус. Между тем слышал я от профессора Гиршова, которому он сказал, что
иктус
будет отложен.
Выяснив истинное
положение дел
с публичным актом, Ломоносов не ограничился обычными в подобных случаях
просьбами о помощи к И. И. Шувалову, Он дважды обращается с прошениями уже
непосредственно к К. Г. Разумовскому, доказывая необходимость проведения
намеченного как с моральной почтить память покойного, так и с
научно-государственной точек зрения в условиях, когда вся Европа занялась
атмосферным электричеством, русская наука не должна опоздать: ведь ее
престиж это
в определенном смысле престиж России вообще. Ломоносов даже предлагает новую
дату проведения торжественного собрания Академии наук 25 ноября, день
восшествия Елизаветы на престол.
Однако и Шумахер со своей стороны
делает все, чтобы
похоронить Ломоносовскую идею. Он согласен даже, раз уж Ломоносов так жаждет
познакомить научную общественность со своими опытами и открытиями, опубликовать
готовую Ломоносовскую речь в виде статьи в Комментариях Академии. 7
октября, посылая
И. И. Шувалову копию своей речи, Ломоносов объясняет, почему он не пойдет
на это: Переписанную речь мою к вашему превосходительству переслать принимая
смелость, еще вас, милостивого государя, прошу, чтобы о произведении оной к
25-му ноября постараться, ибо мне дают навертки, что ее в Комментарии
напечатать, однако я тем отнюдь не могу быть доволен и за прямой отказ
