пронизано какою-то особой
теплотою: Прощайте, муж славнейший, и не оставляйте меня и впредь Вашей
дружбой, для меня всего драгоценнейшей.
Признанный всем
миром Эйлер
тем самым признал своего коллегу в Петербурге во всем равным себе.
Однако ж все это
последовало
потом. А тогда, в конце ноября 1753 года, сразу же после выступления на
публичном акте Ломоносов с высот, на которых гремят грозы, образуются
северные сияния и летают кометы, спустился на землю и с головой окунулся в
будничные дела. Вспомяни, что мой покоя дух не знает, Вспомяни мое раченье и
труды. . .
1 декабря он
обращается в
Канцелярию с просьбой отпустить ему для Химической лаборатории 100 кулей
угля, чтобы
в его отсутствие все там шло без перебоев, и уже через несколько дней мчится в
Усть-Рудицу, оставляя в Петербурге своих оглушенных завистников с их мышиной
возней.
Нет, не по зубам им был этот
человек. Громогласный и
очистительный, как гроза. Величественный и прекрасный, как северное
сияние. Стремительный
и непонятный, как комета. . .
Глава III
Науки юношей
питают, Отраду
старым подают, В счастливой жизни украшают, В несчастный случай берегут. . .
М. В. Ломоносов 1
Опасения
Ломоносова, что
трагический конец Рахмана может быть протолковав Протову приращения
наук, касались
не только научных исследований. Под приращением наук он имел в виду целый круг
мероприятий, направленных на просвещение народа в самом широком смысле.
На протяжении всей
первой
половины 1754 года Ломоносов, параллельно с напряженными трудами в Академии
физико-химические
опыты, работа над Российской грамматикой и Древней Российской историей и т. д.
и хлопотами в Усть-Рудице, ведет с И. И. Шуваловым беседы и споры
относительно нового великого начинания, обессмертившего имя ученого в истории
русского просветительства. Именно в это время вынашивалась идея создания
Московского университета.
Ломоносов
прекрасно видел, что
университет и гимназия при Академии наук в Петербурге выполняют свою основную
задачу готовят национальную научную смену из рук вон плохо, производят
студентов коснительно. Создание учебного заведения, находящегося вне
юрисдикции Академической канцелярии в течение тридцати лет губившей на корню
великое просветительское и государственное дело, освященное именем Петра, было
если не окончательным выходом из положения, то прекрасным началом, открывавшим
отрадную перспективу для приращения наук в отечестве.
Тот факт, что до самой революции
честь создания
Московского университета приписывалась одному И. И. Шувалову, не должен и не
может заслонить от нас истинное распределение ролей между ним и Ломоносовым в
претворении в жизнь великого начинания. Продолжая аналогию в театральных
терминах, автором действа и главным постановщиком до революции считали И. И.
Шувалова,
Ломоносова же собирателем
