Лебедев Е.Н. Ломоносов

что внутреннее сложение фиброз нравственного организма Теплова разложилось, он все еще пытается вдохнуть душу живу в гражданский труп.

Как брату своему я тщился, Как ближним, так им угождать И, сетуя об них, крушился, И слез моих не мог сдержать.

Давайте послушаем живой голос Ломоносова, звучащий во всей его ощутительной непосредственности и скорби на страницах этого письма, которое, если говорить о его жизненном и творческом пути, являет собою пронзительно-достоверный памятник десятилетия 1751-1761 годов, достойно это десятилетие украшающий. Вряд ли случайно в черновике на полях сохранилась такая приписка, сделанная Ломоносовской рукой: Это письмо будут в песнях петь, и оно будет ходить по городу, как piece deloquence то есть как образец красноречия. Это письмо действительно обращено не только к Теплову. Оно сработано на века:

Неоднократно писал я к его сиятельству и к вашему высокородию от истинного усердия к расширению наук в отечестве в Москву и на Украину и представлял здесь словесно и письменно о исправлении застарелых непорядков. Однако не по мере монашеской к наукам щедроты воспоследовали решения и успехи, затем что не отнято прежнее самовольство недоброхотам приращению наук в России; а когда злодеи ободряются, а добрые унижаются, то всегда добру вред чинится. . .

lt; . . . gt; Поверьте, ваше высокородие, я пишу не из запальчивости, но принуждает меня из многих лет изведанное слезными опытами академическое несчастие. Я спрашивал и испытал свою совесть. Она мне ни в чем не зазрит сказать вам ныне всю истинную правду. Я бы охотно молчал и жил в покое, да боюсь наказания от правосудия и всемогущего промысла, который не лишил меня дарования и прилежания в учении и ныне дозволил случай, дал терпение и благородную упряжку и смелость к преодолению всех препятствий к распространению наук в отечестве, что мне всего в жизни моей дороже.

Некогда, отговариваясь учинить прибавку жалованья профессору Трубу, писали вы к нему: LAcademie sans aca-demiciens, la Chancellerie sans membres, lUniversite sans etudians, les regies sans autorite, et au reste une confusion jusque a

present sans remude⁸. Кто в том виноват, кроме вас и вашего непостоянства Сколько раз вы были друг и недруг Шумахеру, Тауберту, Миллеру и, что удивительно, мне В том больше вы следовали стремлению своей страсти, нежели общей академической пользе, и чрез таковые повседневные перемены колебали, как трость, все академическое здание. Тот се го дни в чести и в милости, завтра в позоре и упадке. Тот, кто выслан с бесчестием, с чести назад призван. lt; . . . gt; Все сие производили вы по большей части под именем охранения президентской чести, которая, однако, не в том состоит, чтобы делать вышеупомянутые перевороты но чтобы производить дело Божие и Государево постоянно и непревратно, приносить обществу беспрепятственную истинную пользу и содержать порученное правление в непоколебимом состоянии, и в неразвратном и беспрерывном течении. lt; . . . gt;

Обратитесь на прошедшее время и вспомните, сколько раз вы мне на Шумахера и на Миллера жаловались. lt; . . . gt; . . . вспомните с другой стороны ваши споры с Шумахером, между тем письмо о моем уничтожении к Эйлеру и ответ, что вы мне сообщили. lt; . . . gt;