Стократно он
кричал: Уж ужасть
как мила Меж пудренными тут летая облаками, К эфесу шпажному фигурными узлами,
В знак милости, ее он тщится прицепить И мыслит час о том, где мушку
налепить, Одевшиеся совсем, полдня он размышляет: По вкусу ли одет Еще того
не знает, Понравится ль убор его таким, как сам, Не смею я сказать таким же
Диракам.
Если бы не последние две
строки, можно смело утверждать, не поздоровилось бы автору сатиры: Елизавета
была чисто по-женски злопамятна французский посол Шетарди, например, был
выслан из России за небрежные отзывы об императрице, которые содержались в его
письмах, перехваченных канцлером Бестужевым. Однако ж последуем за елагинским
петиметром. Нарядившись, он шествует в беседу салон, двор. Его окружают
подобные ему кокетки и наперебой восхищаются тем, какие у него ленточки, как
хорошо подведены тени у ресниц и т. п. Псевдо-Ломоносов в сердцах
восклицает:
Мне лучше
кажется над рифмою
потеть, Как флеровый кафтан с гирляндами надеть И, следуя во всем обычаям
французским, Быть в посмеяние разумным людям русским. . .
Завершается сатира тем, с
чего была начата, обращением псевдо-Ломоносова к Сумарокову, точнее к его
музе:
Ты
ж, ненавистница всех в
обществе пороков, О муза коль тебе позволит Сумароков, Ты дай мне, дай хоть
часть Горациевых сил. . . Чтоб мной отечеству то стало откровенно, Чем он
прославился вовеки несравненно.
Поразительно, с какой
настойчивостью Елагин тешит сумароковское и терзает Ломоносовское честолюбие
Здесь
можно видеть злой намек и на Ломоносовское переложение из Горация Я знак
бессмертия себе воздвигнул. . . , конкретно на строку Отечество мое молчать
не будет. . . . Попросту говоря, Елагин утверждает: если Сумароков его талант
позволит, тогда Ломоносов еще сможет претворить в жизнь заявленное шесть лет
назад в переложении Горациевой оды К Мельпомене обращение О муза тоже вряд ли
случайно.
Впрочем, в сатире
Елагина не
все было гладко, и в завязавшейся ожесточенной полемике ее двусмысленности были
не однажды обыграны.
Ломоносов упорно
не хотел
вступать в стихотворную перепалку с Елагиным. В том же письме от 16 октября он
предлагал Шувалову ограничиться ответной эпиграммой на Елагина, написанной
Ломоносовским
учеником Поповским: . . . прошу, ежели возможно, удовольствоваться тем, что
сочинил г. Поповский. . . Стихотворение Поповского Возражение, или
Превращенный петиметр вряд ли могло удовлетворить Шувалова, ибо в нем, хоть и
было много пересмешничества, мало было настоящей сатирической соли:
Открытель
таинства поносная нам лиры, Творец
негодная и глупая сатиры, Из дрязгу рождшейся Химеры глупый сын, Наперсник
всех вралей, российский Фросин
