нередко. Наконец ругательский
титул: благой учитель Благой по-славянски добрый знаменует, и по точному
разумению писаться надлежит
для Божества, как оное свидетельствует: Никто же благ токмо един Бог. Я не
сомневаюсь, что А. П. боготворить таким образом себя не
позволит. Итак, одно
нынешнее российское осталось ознаменование: благой или блажной: нестерпимая
обида Однако еще несноснее, что он, Аполлона толкав с Парнаса, хочет муз
отдать в послушание А. П. , или, по его мнению, бесстыдному мщению уже
отдал, думая, что музы без Сумарокова никому ничего дать не могут.
Как
видим, Ломоносов коснулся
в этом письме лишь тех мест Сатиры на петиметра и кокеток, которые имеют
отношение к нему, а также Сумарокову и вообще к делам литературным. Все, что
относится к Шувалову-петиметру, он оставил без внимания. Он понимал, что
здесь схлестнулись интересы влиятельнейших придворных партий. Сумароковско-
елагинский
литературный кружок к которому примыкал, между прочим, и Г. Н. Теплов
отражал интересы Разумовских, поддерживавших малый двор великой княгини
Екатерины Алексеевны. Это была придворная оппозиция партии
Шуваловых-Воронцовых, людей императрицы Елизаветы. Внешне Ломоносов
принадлежал к этой партии. Но всеми своими просветительскими
устремлениями, всею
логикой своего внутреннего развития, всею своей человеческой статью он
возвышался над этой придворной борьбою групповых, фамильных и личных самолюбий.
Мы видели, как упорно сопротивлялся Ломоносов требованиям Шувалова вступить в
спор с Елагиным. Но вспомним что как раз в эту пору осенью 1753 года он вел
борьбу с Шумахером за проведение публичного академического акта, на котором
ему предстояло произнести Слово о явлениях воздушных, от электрической силы
происходящих, исполнить долг перед погибшим Рахманом и утвердить новые идеи об
атмосферном электричестве. . . Вспомним, что совсем еще недавно, по существу,
только что в марте 1753 года он получил привилегию на стекольную фабрику в
Усть-Рудице.
К врагам академическим прибавились светские завистники Ломоносов не мог более
раздражать Шувалова от которого так много зависело
И все-таки
Ломоносов попытался
дать понять меценату, что тот требует от него обрушить на Елагина
возмездие, не
соразмерное проступку. А ведь Шувалов хотел руками Ломоносова попросту
раздавить, растереть Елагина. В самом начале ноября 1753 года до публичного
акта остается две недели Ломоносов посылает, наконец, к Шувалову столь
вожделенные сатирические стихи на Елагина, сопроводив посылку следующей
припиской: Прошу извинить, что для краткости времени набело переписать не
успел. Корректура русской и латинской речи и грыдоровальных досок не позволяют.
Речь это Слово о явлениях воздушных. Ломоносов как бы говорит: я занят
подготовкой более важного дела, нежели сшибка с Елагиным, так что не
обессудьте за присылку стихов в черновике.
В высшей степени
показателен и
порядок, в каком следовали стихотворения, посланные Шувалову. На первом
месте стояла эпиграмма, в которой одинаково доставалось и противнику и
тем, кто
подталкивал поэта на поединок:
Отмщать
завистнику меня
вооружают, Хотя мне от него вреда отнюдь не чают, Когда зоилов хула мне не
вредит, Могу ли на него я быть за то сердит Однако ж осержусь Я встал, ищу
обуха; Уж поднял, я махну А кто сидит тут Муха Коль жаль мне для нее
напрасного труда. Бедняжка, ты летай, ты пой: мне нет вреда.
Ломоносов более чем прозрачно
намекает Шувалову, что схватился он с Мухой которая ему неопасна, да и сам-то
Шувалов ему от его завистника вреда отнюдь не чает по настоянию мецената. В
этой эпиграмме содержится истинная оценка литературного инцидента самим
Ломоносовым. И лишь после нее он выдает то, чего хотелось Шувалову: