пытается раздавить обухом
насекомое.
Златой
младых людей и беспечальный век
Кто
хочет огорчить, тот сам нечеловек.
Такого
в наши дни мы видим Балабана,
Бессильного
младых и глупого тирана,
Который
полюбить все право потерял
И
для ради того против любви восстал.
Но
вы, красавицы, того не опасайтесь:
Вы
веком пользуйтесь и грубостью ругайтесь.
И
знайте, что чего теперь не смеет сам,
То
хочет запретить ругательствами вам.
Обиду
вы свою напрасную отметите
И глупому
в глаза насмешнику скажите:
Не
смейся, Балабан, смотря
на наш наряд,
И к
нам не подходи; ты, Балабан, женат.
Мы
помним, как ты сам, хоть ведал перед браком,
Что
будешь подлинно на порву
ночь свояком,
Что
будешь отчим слыть, на девушке женясь,
Или
отец Княжне, сам будучи
не Князь,
Ты, все
то ведая, старался дни и ночи
Наряды
прибирать сверх
бедности и мочи.
Но
если б чистой был Диане мил
твой взгляд
И
был бы, Балабан, ты сверх того женат,
То б
ты на пудре спал и ел всегда помаду,
На
беса б был похож и спереди и сзади.
Тогда
б перед тобой и самый вертопрах
Как
важный был Катан у всякого
в глазах.
Вы
все то, не стыдясь, скажите Балабану,
Чтоб
вас язвить забыл, свою
лечил бы рану.
При всем том, что
эпиграмма
переполнена намеками на какие-то обстоятельства, нам теперь неизвестные, кое-
что
в ней поддается расшифровке. Там, где говорится о нарядах Балабана и вообще о
подробностях его интимной жизни, Ломоносов опирался на
факты, очевидно, известные
многим в придворном кругу. Екатерина II вспоминала в своих записках, что
Елагин был женат на прежней горничной императрицы, она-то и позаботилась
снабдить молодого человека бельем и кружевами. . . ; так как она вовсе не была
богата, то можно легко догадаться, что деньги на эти расходы шли не из
кошелька этой женщины. Вообще, все, что связано с личностью в этой эпиграмме,
нельзя отнести на счет одного только Ломоносова все это вынужденная уступка
Шувалову. Кроме того, все это вполне в традициях сатирической поэзии XVIII
века, зачастую не слишком разборчивой в средствах.
Вместе с тем
нельзя не
отметить, что, отбывая эту поэтическую барщину, Ломоносов работал на
хозяйской земле хотя и вполсилы, но по-своему. Он всегда знал, что лучший
способ дискредитации противника выявление внутренней противоречивости его
установок.
Что касалось Елагина как автора Сатиры на петиметра и кокеток, то фальшь его
позиции заключалась в том, что, осуждая петиметров и навязывая Ломоносову
роль их поэта, он сам, по существу, был и петиметром, и певцом
соответствующей жизненной философии. Именно сумароковско-елагинская группа
культивировала в своем творчестве любовно-песенную, легкую подчас эротическую
лирику, то есть тот вид поэзии, который более всего был близок
петиметрам. Кроме
того, намек на то, что Балабан, по существу, находится на содержании у
своей жены то есть ее любовников, долженствовал убедить современников, что
сам-то он и есть петиметр в точном и обидном смысле слова. Это, так сказать,
