Ломоносов как бы
ставит ее
перед фактом. Дальше Творец у него полными устами своих пророков
произносит:
. . .
твердо все то наблюдайте, Что Петр, Она и Я велел.
Церковникам, которые
обрушились на Ломоносова за Гимн бороде, достаточно было открыть любую
торжественную оду, чтобы уличить его в еретической гордости настолько силен
лирический беспорядок, что бывает трудно отличить, где говорит Бог, а
где сам
Ломоносов:
В моря, в
леса, в земное недра
Прострите ваш усердный труд, Повсюду награжу вас щедро
Плодами, паствой, блеском
руд. Пути все отворю к блаженству, К желаний наших совершенству. Я кротким
оком к вам воззрю, Жених как идет из чертога, Так взойдет с солнца радость
много;
Врагов советы разорю.
С
еще большим пафосом тема
мира звучит в оде 1759 года, посвященной победе русских войск над армией
Фридриха II при Куннерсдорфе. Казалось бы, здесь-то можно было бы
ограничиться прославлением ратного подвига и только. Поначалу вроде бы все и
клонится к этому:
Богини
нашей важность слова
К
бессмертной славе совершить
Стремится
сердце Салтыкова,
Дабы
коварна мочь сломить.
Ни
Польские леса глубоки,
Ни
горы Шленские высоки
В
защиту не стоят врагам;
Напрасно
путь нам возбраняют:
Российские
стопы досягают
Чрез
трупы к Франкфуртским стенам.
С трофея на
трофей ступая, Геройство
Рисское спешит. О Муза, к облакам взлетая, Представь их раздраженный вид. .
Вот так подробно и
одновременно с размахом можно было бы написать всю оду, гремя во славу
генерала-фельдмаршала Петра Семеновича Салтыкова 1698-1772 и вообще Геройства
Рисского.
Но, проведя читателя по следам героев то вознося его к облакам, то низвергая
в самый ад сражений, он наконец открывает ему, ради чего была написана
ода:
С верхов
цветущего Парнаса
Смотря на рвение сердец, Мы ждем желаемого гласа: Еще победа, и конец,
