lebedev-lomonosov

 

Лебедев Е.Н. Ломоносов

 
 
 
 
 
 
 
  Предыдущая все страницы
Следующая    
Лебедев Е.Н.
Ломоносов
стр. 285


человеку, и вот это-то особенно важно учитывать, говоря о Ломоносове и вообще о русском просветительстве XVIII века сам воплотивший в себе идеал нового человека: просвещенного и страстного, сильного духом и широкого душою, увлекающегося и расчетливого и т. п. , человека мощной индивидуальности, решающей чертой которой является соединение личного и общенационального интереса.

Поэма Петр Великий должна была художественно увенчать предшествующие творческие усилия Ломоносова в создании образа царя-просветителя, предпринятые в похвальных одах, надписях, ораторской прозе. Во многом благодаря этим усилиям русское просветительство XVIII века в своих общественно-политических построениях развивалось с оглядкой на великую личность Петра I если западноевропейские просветители мыслили себе идеал государя, просвещенного монарха в неопределенном будущем, то для всех русских просветителей, за исключением Радищева, этот идеал уже был воплощен в действительности в недавнем прошлом. Причем, обращаясь к Петру I, наша общественная мысль XVIII века, начиная с Ломоносова и опять-таки во многом благодаря ему, выделяла в этом идеальном государе прежде всего его деятельный характер: если на Западе идеальный государь в представлениях великих умов эпохи это по преимуществу философ на троне, то в России сама жизнь Петра I и масштабы его дел исподволь приводили к заключению, что идеальный государь это работник на троне.

Здесь Ломоносов по прямой линии является предшественником Пушкина. При этом, конечно, необходимо учитывать, что историческая дистанция между Ломоносовым и предметом его постоянных раздумий, Петром I, была слишком мала, чтобы требовать от него пушкинского реализма, спокойствия и такта в оценках царя-просветителя. Четыре пушкинских строки:

 

То академик, то герой,

То мореплаватель, то плотник,

Он всеобъемлющей душой

На троне вечный был работник,

 

сильнее отпечатываются в сознании современного читателя и, пожалуй, больше ему сообщают, нежели все написанное Ломоносовым о Петре I. Но если бы не грандиозная по размаху и глубине первоначальная попытка Ломоносова осмыслить человека, каков не слыхан был от века, то мы, безусловно, не имели бы именно этой лапидарной пушкинской формулы, выраженной именно в этих, простых и конкретных, и одновременно всеобъемлющих терминах. Пушкинскому спокойствию в оценке Петра I спокойствие здесь в философическом, а не в житейском смысле необходимо предшествует Ломоносовский восторг. Ломоносов первым постиг всеобъемлющую душу на троне вечного. . . работника и испытал при этом что-то вроде священного ужаса.

В 1755 году, непосредственно перед началом работы над поэмой, в Слове похвальном Петру Великому он писал: Я в поле меж огнем; я в судных заседаниях между трудными рассуждениями; я в разных художествах между многоразличными махинами; я при строении городов, пристаней, каналов между бесчисленным народа множеством; я меж стенанием валов Белого, Черного, Балтийского, Каспийского моря и самого Океана духом обращаюсь; везде Петра Великого вижу, в поте, в пыли, в дыму, в пламени; и не могу сам себя уверить, что один везде Петр, но многие; и не краткая жизнь, но лет тысяча. С кем сравню великого государя. . Итак, ежели человека Богу подобного, по нашему понятию, найти надобно, кроме Петра Великого не обретаю. Здесь Ломоносов как бы расшифровывает знаменитую формулу Петра I, содержащуюся в его оде 1743 г. :

 

Он Бог, он Бог твой был, Россия, Он члены взял в тебе плотские, Сосед к тебе от горьких мест. . .

  Предыдущая Начало Следующая    
 
 
Новости
 
все страницы карта библиотеки
© 2003-2011 Историко-Мемориальный музей Ломоносова. Неофициальный сайт.

Яндекс.Метрика