ни
единого в народе уже не оставался,
кто бы в голос с отвагою и без трепета не злословил его и кто бы не готов был
на пролитие крови его.
Затем последовал
манифест от 6
июля, в котором излагалась позитивная политическая программа новой
императрицы: 1 соблюдение нашего православного закона, 2 укрепление и защищение
любезного отечества, 3 искоренение и всяких неправд и утеснений, 4 узаконение
таких государственных установлений, по которым бы правительство любезного
нашего отечества в своей силе и принадлежащих границах течение свое имело. Это
последнее обещание было особенно важным: впоследствии оно позволило Екатерине II
поддерживать свое обаяние в глазах русских и западноевропейских
мыслителей, поверивших
в искренность монаршего поползновения к введению в России твердых
законов, которые
удерживали бы мирскую власть на всех ее ступенях в принадлежащих границах.
Наконец, 7 июля
Екатерина
выпустила специальный манифест о смерти Петра III, причиной которой назван был
гемороидический припадок. Как бы забыв о том, что всего за десять дней до
того она готовила общественное мнение к известию о пролитии крови, теперь
Екатерина лицемерно и в то же время со страхом призывала зла не помнить: Всех
верноподданных возбуждаем и увещеваем нашим императорским и матерним
словом, дабы
без злопамятствия всего прошедшего с телом его последнее учинили прощание и о
спасении души его усердные к Богу приносили молитвы.
Пока сочинялись
все эти императрицыны
манифесты, Ломоносов напряженно работал над своим манифестом, посвященным
восшествию Екатерины на престол, и к 8 июля закончил его.
Ода 1762 года Екатерине II писалась
почти так же
быстро, как и предыдущая, обращенная к Петру III, в течение нескольких дней.
Сильнейшее разочарование, пережитое Ломоносовым за полгода, истекшие с той
поры, бросает длинную и грустную тень на его новое произведение, которое
показывает, что приход к власти Екатерины II не столько вдохновил
Ломоносова, сколько
заставил насторожиться, внутренне собраться и выступить скорее с наставлением,
чем со славословием.
Ломоносов поэт, мыслитель и
ученый находится в поре строгой зрелости. Он знает, как много
просветительских начинаний Петра I еще не претворено в жизнь. То же самое он
знает и о своих собственных начинаниях. Монархи, несмотря на все его
страстные обращения к ним, внимают только лести, содержащейся в одах, и не
желают усваивать уроки, преподаваемые им в стихах. В царствование
предшественника Екатерины дело даже дошло до того, что немецкая партия
уже, как
сейчас говорят, в рабочем порядке решала вопрос об удалении Ломоносова из
Академии. Ломоносов устал. С Екатериной он говорит лишь о том, что является
жизненно важным для России в морально-политическом аспекте. Он ничего не ищет
для себя: даже любимая им тема науки звучит в оде 1762 года не столь мощно, как
в предыдущих. Он только хочет, чтобы новая монархиня поняла, что успех ее
правления как и вообще любого правления зависит от того, сможет ли она
направить всю свою деятельность на благо вверенного ей народа, сможет ли она
каждый свой акт, каждое свое слово основать на уважении к людям, ей
подвластным. По отношению к этому главному этическому вопросу развиваются в
оде четыре ее темы: войны и мира, культурных
преобразований, иностранцев, находящихся
на русской службе, и, наконец, тема связи между монархом и народом.
Никогда еще Ломоносовские уроки
царям не были столь глубоко продуманы. В его предшествующих одах
Анне, Елизавете,
Петру III говорил человек, искренне любящий Россию, авансом выдающий похвалы
ее правителям, пекущийся о важных направлениях развития страны и прежде всего,
науки, но человек более эмоционального, нежели государственного
склада. Этот
человек уже тогда выступал не от себя, но от лица всей нации. Однако в его
выступлениях, при всей их страстности и в подавляющем большинстве
случаев глубине,
не было организующего стержня, не было сквозной государственной идеи, в
которой получили бы оправдание и высшее осмысление разочарования и упования
