животрепещущую О
происхождении народа и имени российского. В августе рукопись была представлена
на обсуждение. Рецензентами выступили Фишер, Трубе де Пирмонт, Тредиаковский,
Крашенинников, Попов и Ломоносов. Все, за исключением
Тредиаковского, уклонившегося
от прямой оценки, высказались о работе Миллера отрицательно.
Миллер обратился к
К. Г. Разумовскому
с жалобой, в которой просил назначить вторичное обсуждение его
сочинения. Президент
указал академикам вновь исследовать помянутую диссертацию. 20 октября 1749
года этот президентский указ был оглашен в Академическом собрании. Обсуждение
диссертации Миллера длилось беспрецедентно долго, с 23 октября 1749 года по 8
марта 1750 года, и носило беспрецедентно же горячий характер. Спустя полтора
десятилетия Ломоносов вспоминал: Сии собрания продолжались больше года. Каких
же не было шумов, браней и почти драк Миллер заелся со всеми
профессорами, многих
ругал и бесчестил словесно и письменно, на иных замахивался палкою, и бил ею
по столу конференцскому.
Столь бурный характер обсуждения
Миллерово диссертации
объясняется тем обстоятельством, что в ней была предпринята попытка развить
основные положения статьи Байера О варягах не в узком кругу специалистов, а на
публике. Критика летописного источника дело объективно необходимое. Но
критиковать летопись в академических Комментариях это одно. Тут возможны
любые гипотезы, ибо возможно их обсуждение. Если же исторический источник
критикуется в торжественном собрании, а не на диспуте, то критик самого себя
ставит вне критики. Это было тем более нетерпимо, что дело шло о начале
русской народности и государственности предметах не только актуальных
научно, но
и дорогих сердцу. Эмоциональный взрыв был неизбежным. После того, как
Миллеру запретили произнести его скаредную речь, и накануне первого из
двадцати девяти чрезвычайных собраний, посвященных обсуждению ее уже как
диссертации, Шумахер писал Теплову с досадой: Если бы я был на месте
автора, то
дал бы совсем другой оборот своей речи. Я бы изложил таким образом:
происхождение народов весьма неизвестно. Каждый производит их то от богов, то
от героев. Так как я буду говорить о происхождении русского народа то изложу
вам милостивые государи различные мнения писателей по этому предмету. . . Я же,
основываясь на свидетельствах, сохраненных шведскими писателями, представляю
себе, что русская нация ведет свое начало от скандинавских народов. Но откуда
бы ни производили русский народ, он
был всегда народом храбрым, отличавшимся геройскими подвигами, которым
следует сохраниться в потомстве. . . Но он хотел умничать
Habeat sibi12 дорого он заплатит за свое
тщеславие
Действительно, наибольший
протест оппонентов Миллера вызвала откровенно антирусская установка его
сочинения. У Миллера, писал в своих замечаниях Ломоносов, на всякой почти
странице русских бьют, грабят благополучно, скандинавы побеждают, разоряют
огнем и мечом истребляют. Но было бы неверно думать, что Ломоносов
противопоставлял научным доказательствам пришлого ученого одни лишь
патриотические чувства россиян верных. Он сосредоточил критику диссертации
прежде всего в рассуждении оснований, на которых господин Миллер свои мнения
утверждает.
Соглашаясь с
Миллером в том, что
летопись так же, впрочем, как и западноевропейские хроники содержит и
легендарные сведения, и фактические неувязки, что во всем полагаться на нее
как на безупречный документ нельзя, Ломоносов резонно замечает: Правда, что и
в наших летописях не без вымыслов меж правдою, как то у всех древних народов
история сперва баснословна, однако правды с баснями вместе выбрасывать не
должно, утверждаясь только на одних догадках.
Наряду с этим
Ломоносов упрекает Миллера в одностороннем отборе и интерпретации источников
для доказательства своей точки зрения: Иностранных авторов употребляет он
весьма непостоянным и важному историографу непристойным образом, ибо где
они
