Все вступление
полемично по
отношению к работам Байера и Миллера. Для Ломоносова история России это в
первую очередь история русского народа, начавшаяся задолго до возникновения
феодальной государственности. Столь глубокий взгляд не был доступен никому из
современников Ломоносова. Кроме того, Ломоносов, помещая русскую
историю, как
теперь говорят, в контекст мировой истории, благородно отметает всяческую
национально-престижную суету вокруг серьезных культурных проблем: Большая одних
древность не отъемлет славы у других, которых имя позже в свете
распространилось. Деяния древних греков не помрачают римских, как римские не
могут унизить тех, которые по долгом времени приняли начало совея
славы. Начинаются
народы, когда другие рассыпаются: одного разрушение дает происхождение другому.
Не время, но великие дела приносят преимущество. Здесь что ни слово упрек
норманистам,
считавшим варягов древнее русских и потому развитее в культурном отношении.
Однако, Протову мнения и чаяния
многих, спорит
Ломоносов, толь довольно предки наши оставили на память, что, применись к
летописателям
других народов, на своих жаловаться не найдем причины. Немало имеем
свидетельств, что в России толь великой тьмы невежества не было, какую
представляют многие внешние писатели. Ломоносов убежден, что иностранцы, если
только они станут на объективную точку зрения к чему и приглашает
вступление, инока
рассуждать принуждены будут, снесши своих и наших предков и сличив
происхождение,
поступки, обычаи и склонности народов между собою.
Ломоносов тут же, во
вступлении, показывает пример
такого инакорассуждения на
основе сопоставления различных эпох и народов. Отмечая некоторое общее подобие
в
порядке деяний российских с римскими например, в ранней истории Рима:
владение
первых королей, соответствующее числом лет и государей самодержавству
первых
самовластных великих князей российских, он предлагает далее такое вот
уравнение,
в
котором указываются и различия и которое увенчивается государственно-
полезным
выводом: . . . гражданское в Риме правление подобно разделению нашему на
разные
княжения и на вольные города некоторым образом гражданскую власть составляющему;
потом едино-начальство кесарей представляю согласным самодержавству
государей
московских. Одно примечаю несходство, что Римское государство гражданским
владением
возвысилось, само-державством пришло в упадок. Напротив
того, разномысленною
вольности Россия едва не дошла до крайнего разрушения; самодержавством как
сначала
усилилась, так и после несчастливых времен
умножилась, укрепилась, прославилась.
. . Едино
сие рассуждение довольно являет, коль полезные к сохранению целости государств
правила
из примеров историею преданных, изыскать можно. Этим рассуждением Ломоносов
не
только обосновывал целесообразность единой прочной власти, но еще и приучал
современников к широкому взгляду на русскую и мировую историю, что было ново
и
благодетельно для развивающихся русских умов. Он как бы говорил: каждый
народ
движется по своему пути, и даже если он проходит некоторые стадии, общие с
другим
народом или народами это внешнее сходство должно лишь резче и решительнее
подчеркнуть глубокую самобытность его В мире людей как в мире природы все
существует в дивной разности.
Вся
первая часть Древней российской истории развивает эти фундаментальные мысли
вступления.
Полемизируя с Байером и Миллером и
воссоздавая
древнейшую историю славянства, Ломоносов исходит из очевидной для него и
недоступной или нежелательной для норманистов мысли о невозможности
существования даже в самом далеком прошлом этнически чистых народов: . . . ни о
едином языке утвердить невозможно, чтобы он с начала стоял сам собою без
всякого применения. Большую часть оных видим военными
беспокойствами, переселениями
и странствованиями в таком между собою сплетении, что рассмотреть почти
невозможно, коему народу дать вящее преимущество.
Широко привлекая свидетельства
античных историков, Ломоносов
убедительно доказывает дальнею древность славянского народа. Он пишет о
том, что
еще во времена
