получили мощное
подкрепление в
лице молодого, талантливого, энергичного и целеустремленного Августа Людвига
Шлецера
1735-1809.
Шлецер прибыл в Петербург в ноябре
1761 года. Уроженец
города Ягштадта в графстве Гогенлоэ, на юго-западе Германии, к этому времени
он успел закончить Виттенбергский и Геттингенский университеты, получив
отличное общее историко-лингвистическое образование и избрав для специализации
восточные древности. Мечтая о путешествии на Ближний Восток, он отправляется
в Швецию, чтобы заработать деньги на воплощение своей мечты. В Стокгольме он
написал первые научные труды, обещавшие в юном едва за двадцать историке
большого ученого с широким взглядом на вещи, эрудированного и
основательного. Он
знал пятнадцать языков напомним, что Ломоносов, владевший двенадцатью языками,
почти не уступал ему в этом пункте. Новейшая история учености в Швеции 1756-
1760
была написана Шлецером по-немецки, Опыт всеобщей истории торговли и
мореплавания 1758 он издал на шведском языке.
По
возвращении в Геттинген он уже готов был отправиться в путешествие к истокам
европейской цивилизации, но судьба распорядилась иначе, избрав своим орудием
Миллера, которому как раз тогда понадобился домашний учитель и помощник в
работе над русскими летописями. Шлецер принял его приглашение переехать в
Россию, думая, что поездка на Ближний Восток всего лишь откладывается. Между
тем русская история настолько захватила его, что он так и не увидел колыбели
трех великих религий, но никогда не сожалел об этом и на склоне дней считал
годы, прожитые в России, лучшей порой, а труды по русской истории главным и
любимым делом всей своей жизни. Да и то сказать Россия, по малой изученности
ее, открылась Шлецеру как огромный культурный мир, в равной мере не похожий
на Запад и на Восток и совершенно гипнотически привлекающий к себе: Русская
древняя история Я почти теряюсь в величии оной История такой земли, которая
составляет 9-ю часть обитаемого мира и в два раза более Европы: такой
земли, которая
в два раза обширнее древнего Рима, хотя и называвшегося обладателем вселенной,
история такого народа, который уже 900 лет играет важное лицо на театре
народов. . . Раскройте летописи всех времен и земель и покажите мне
историю, которая
превосходила бы или только равнялась бы русской Это история не какой-нибудь
земли, а целой части света, не одного народа, а множества народов.
Впрочем, все это будет сказано
спустя больше сорока
лет после приезда его в Россию. Но тогда, сразу по приезде. . . Тогда ему
пришлось вступить в поединок с самым ярким и ярым, самым сильным и гениальным
представителем народа, который уже 900 лет играет важное лицо на театре
народов. Поединок этот пробудил в современниках и потомках такие
страсти, которые
и по сей день никак не улягутся.
Отношения Ломоносова и Шлецера это
в высшей степени
противоречивая страница истории нашей культуры. Причем противоречивость здесь
носила отнюдь не случайный, а принципиальный и потому неизбежный характер. Ни
досадовать на нее, ни умалчивать о ней, ни злорадствовать по ее поводу нельзя.
Вообще: не надо горячиться. Апологеты Шлецера совершенно искренне негодуют на
Ломоносова за то, что он с самого начала занял непримиримейшую позицию по
отношению к одному из великих европейских ученых, и объясняют это национальной
неприязнью забывая о том, что при жизни Ломоносова Шлецер еще не был тем
Шлецером
которого почитали Карамзин Пушкин С Соловьев и читал Карл Маркс. Сторонники
Ломоносова всю вину взваливают на шибко ученого Шлецера которому-де безразличны
были судьбы России забывая о том что он всегда относился уважительно к ее
истории.
Между
тем подобные оценки гораздо больше характеризуют оценщиков, нежели самих
участников конфликта. Единственно верная установка, с которой следует
подходить к отношениям Ломоносова и Шлецера, это установка на то, что в них
воплотились совершенно непохожие человеческие, мировоззренческие и культурные
типы. Глубоко неверно и неплодотворно было бы выяснять, кто из них выше, а
кто ниже как исследователь. Этот путь ведет в тупик, где противоборствуют
глухие друг к другу
