морского пути и
предлагается в
качестве одной из настоятельных и реальных мер для того, чтобы приблизиться к
некоторым
европейским державам в смысле сильного сообщения разными торгами с миром: . . .
Северный океан есть пространное поле, где. . . усугубиться может российская
слава, соединенная с беспримерною пользою, через изобретение
восточно-северного мореплавания в Индию и Америку.
Предлагая
снарядить экспедицию для отыскания северо-восточного прохода, Ломоносов вполне
отдает себе отчет в тех немаловажных трудностях, которые могут послужить
основанием для отказа от этого начинания. Он называет их четыре: во-
первых, неудачи
предшественников как русских, так и западноевропейских, во-вторых, большие
расходы, в-третьих, людские потери, наконец, в-четвертых, вполне мыслимая
возможность того, что открытием русских мореходов воспользуются другие.
Упреждая будущих
скептиков, Ломоносов совершенно
резонно полагает, что былые
неудачи были неизбежны вследствие неясного понимания предприемлемого
дела, плохого
знания законов природы, смутного представления о том, что готовит предлежащая
дорога,
вследствие беспорядочной подготовки к походам и особенно вследствие их
разрозненности
промышленники ходили порознь, одинокие, не думали про многолюдные
компании, а
также из-за низкого качества судов суда употреблялись шитые ремнями, снасти
ременные,
паруса кожаные. Но, учитывая все это, нельзя не признать, продолжает
Ломоносов, что
усилия и жертвы предшественников не пропали даром: Между тем принесли много
пользы,
изведав и описав почти все берега сибирские, чего бы нам без их походов знать
было
невозможно, и сверх того подали пример, что впредь с лучшим основанием и
распорядком
может воспоследовать желаемое исполнение. Кроме того, в результате этих
неудачных,
казалось бы, походов было открыто множество новых мест, изобильных рыбой и
морским
зверем. Ломоносов и здесь упреждает возможные возражения замечательно
здравомысленным доводом: Скажет кто, что ход для промыслов далек
будет, ответствую
примером англичан, что их рыбные и звериные промыслы в Гудзонском заливе не
ближе от
Лондона как Чукотский мыс от Архангельского города и путь их лежит лесистыми
и
опасными морями.
Таким образом, по мнению
Ломоносова, и неудачи прошлых
экспедиций, и великие убытки, потребные на подготовку новой, не могут
служить серьезным основанием для отказа от нее: прошлые неудачи в достижении
главной цели то есть в отыскании Северного морского пути в Индию вполне
компенсировались открытием богатых рыбных, звериных и лесных угодий, и вот
почему великие убытки, которые понесет государство, готовя новую
экспедицию, вскорости
обернутся великими прибытками, даже если и она окажется неудачной.
Гораздо важнее, с точки зрения
Ломоносова, возражение,
основанное на заботе о людях. То, что участников предполагаемого похода
ожидают суровые испытания и, быть может, гибель, Ломоносов не отрицает. Он
даже готов пожертвовать сотней жизней, приглашая поразмыслить над этим в свете
высших для XVIII столетия ценностей общей пользы и славы. Большие цели
требуют жертв. К тому же просвещенный век это цепь нескончаемых войн больших
и малых, в которых люди истреблялись сотнями тысяч, жестоко и подчас
бессмысленно последний пример Семилетняя война.
Вот
почему Ломоносов с пафосом, болью и здравомысленным негодованием восклицает:
Для
приобретения малого лоскута земли или для одного только честолюбия посылают на
смерть многие тысячи народа, целые армии, то здесь ли должно жалеть около ста
человек, где приобрести можно целые земли в других частях света для расширения
мореплавания, купечества, могущества, для государственной и государской
славы, для показания морских российских героев всему свету и для большего
просвещения всего человеческого роду. Если же столикая слава сердец наших не
движет, то подвигнуть должно нарекание от всей Европы, что, имея Сибирского
океана оба концы и целый берег в своей власти, не боясь никакого препятствия в
поисках от неприятеля и положив на то уже знатные иждивения с добрыми
успехами, оставляем все втуне, не пользуемся божеским
