всей Германии
шершней-монад истов.
Упомянутые
произведения
Ломоносова философские и физические наброски 1740-х годов, письма к Эйлеру
1748-1754 годов показывают, что для него среди всех естественнонаучных проблем
эпохи самой важной была проблема правильного философского метода. Если
монадология Лейбница и Вольфа, с его точки зрения, была чревата мистическими
издержками, особенно в умах и творениях эпигонов, этих шершней-монадистов, то
и перед теми, кто исповедовал метод философии, опирающийся на атомы
следовательно,
и перед ним самим, убежденным и страстным апостолом атомистического
мировоззрения, возникала своя опасность, равно губительная для достоверного
познания природы, опасность механицизма. Ведь объявил же он в Опыте теории о
нечувствительных частицах законы механики высшими, всеобъемлющими законами
природы. И вот теперь, в заметках к Системе всей физики, которые, по
существу, целиком посвящены проблеме метода, Ломоносов намеревается свести
воедино
свои мысли в этом направлении, не воплощенные ранее. При всем том со страниц
заметок встает образ совершенно нового Ломоносова, ученого и мыслителя.
В самой структуре набросков будущего
труда а они имеют
свою структуру как бы отразилось постепенное восхождение Ломоносовской мысли к
качественно новому знанию. Заметки разделены на три группы. Первая, состоящая
из двадцати восьми фрагментов, это что-то вроде первичною хаоса, того самого,
из которого Бог-творец создает стройный и гармоничный мир. Семь пунктов
второй группы показывают, на основе каких принципов будет происходить
упорядочение исходного материала. Наконец, третья группа, озаглавленная
Отделы
микологии, судя по всему, и представляет собою набросок труда, которому
предстояло изложить целиком систему всей физики. Это слово микология выбрано
не случайно оно полемично по отношению к Монадологии Лейбница. И еще две
великие тени Декарта и Ньютона витают над страницами Ломоносовских заметок.
Обратимся ко второй их группе, в
которой сам
Ломоносов дал нам ключ к пониманию его замыслов. Начальная строчка здесь
гласит: Как я поступать намерен. К ней присовокуплен цифровой
указатель, позволяющий
видеть, какие заметки первой группы выражают собственно авторскую позицию.
В природе Ломоносов выделяет как
основное ее качество самоочевидную
и легкую для восприятия простоту вспомним у Ньютона: Природа проста и не
роскошествует излишним количеством причин. Эта, выражаясь современным языком,
специфика предмета предполагает соответственный стиль исследования. По мысли
Ломоносова, через точность опытов, осмотрительность, истинность, а также
через тщательное сцепление доводов исследователь необходимо приходит к
согласному
значению доводов. При этом ему возбраняется чинить насилие над природой:
правильный метод означает, что в равной мере из согласного и несогласного
извлекаются доводы. Нельзя упорствовать в своих заблуждениях. Девиз
настоящего исследователя таков: С величественностью природы нисколько не
согласуются смутные грезы вымыслов. Касательно рабочей терминологии
задуманного труда Ломоносов специально подчеркивает, что и она будет
соответствовать предмету исследования, то есть будет простой и вполне
традиционной: Пользуюсь здесь многими словами как вполне известными, как-то:
фигура, движение, покой, не давая здесь определений их. Наконец, он
указывает, что свою систему всей физики он строит в следующих трех измерениях:
Историческое познание, философское и математическое, каковы будут у меня
Обозначив в общих чертах, как
поступать намерен он, Ломоносов,
переходит в своих заметках к тому, как поступают иные. И вот тут выясняется,
что за двадцать лет, истекших после работы над Опытом теории о
нечувствительных частицах, он из апологета механических понятий о мире во
многом
превратился в их оппонента. Он не хочет поступать, как поступают иные, ибо
иные,
как явствует из заметок, сплошь механицисты: Физические писатели целиком
находятся в области механики. Он не намерен погружаться в рутину чисто
механических подробностей: Махины, до практики
