вненациональна. Точнее
было
бы говорить о том, что она всечеловечна, да и то на уровне конечных
результатов. Что же касается самих поисков научной истины, то они всегда
ведутся не только на фоне мировой, но и в недрах национальной
культуры, породившей
того или иного ученого. Академик С. И. Вавилов в одной из своих статей о
Ломоносове писал: Наиболее замечательные и совершеннейшие произведения
человеческого духа всегда несут на себе ясный отпечаток творца, а через него и
своеобразные черты народа, страны и эпохи. Это хорошо известно в
искусстве. Но
такова же и наука, если только обратиться не просто к ее формулам, к ее
отвлеченным выводам, а к действительным научным творениям, книгам мемуарам
дневникам письмам определившим продвижение науки
Никто не
сомневается в общем значении Эвклидовой геометрии для всех времен и народов, но
вместе с тем Элементы Эвклида, их построение и стиль глубоко национальны, это
одно из примечательнейших проявлений духа Древней Греции наряду с трагедиями
Софокла
и Парфеноном. В таком же смысле национальны физика Ньютона, философия Декарта
и наука Ломоносова.
Действительно, есть все же
безусловная закономерность
в том, что экспансивный француз пишет о вихревой Вселенной, практичный
англичанин смотрит на нее как на часовой механизм, а русский, со своей
поэтически-эмоциональной точки зрения, отмечает в ней прежде всего чудеса
согласия, согласный строй причин, единодушный легион доводов, самоочевидную
и легкую для восприятия простоту. И каждый из них и Декарт, и Ньютон, и
Ломоносов, воплощая собою дух своих народов, по-своему осветил
истину, которую
ищет весь человеческий род.
Надо
сказать, что в заметках к Системе всей физики с точки зрения современного
естествоиспытателя должно быть слишком много именно поэтических
обертонов. Действительно,
здесь тот случай, о котором писал еще П. В. Гоголь: . . . чистосердечная
сила восторга превратила натуралиста в поэта. Интересно, что через сто лет
после смерти Ломоносова его научно-философские формулы воскреснут в поэзии
Ф. И.
Тютчева почти в своем словесном обличье почти потому что Ломоносов писал
заметки по-латыни:
Несокрушимый
строй во всем, Созвучье полное в природе. . .
А Ломоносовское
утверждение о
том, что с величественностью природы нисколько не согласуются смутные грезы
вымыслов само по себе достаточно поэтичное, как бы получит дальнейшее
художественное развитие в таких гениальных тютчевских стихах:
Природа знать
не знает о былом,
Ей чужды наши призрачные годы, И перед ней мы смутно сознаем Себя самих лишь
грезою природы.
Тот факт, что
Тютчев не мог
знать заметок к Системе всей физики они были впервые опубликованы в 1936
году, лишний
раз подчеркивает глубоко поэтический характер естественнонаучной мысли
Ломоносова.
Такие совпадения многого стоят
А. С. Пушкин писал, что
Н. М. Карамзин был
одновременно летописцем и историком. О Ломоносове можно сказать, что он был
одновременно натурфилософом и ученым. Для натурфилософии характерно стремление
одним грандиозным символом охватить и объяснить всю сложность явлений
природы. Ломоносов,
будучи основательным и подробным в частностях, как положено настоящему
ученому, был вместе с тем во многом нетерпелив в своей устремленности к
универсальному объяснению всей причинно-следственной связи фактов и
явлений, подобно
натурфилософу. В заметках к Системе всей физики он уже продумал художественное
оформление титульного листа будущей книги: В картуше под титулом представить
натуру, стоящую главою выше облек, звездами и