Анакреоном и
Катонном, между
практическим эпикурейством и аскетизмом. Подчеркнем: сам Ломоносов не стоит
перед выбором он уже понял про Анакреона и Катана что-то такое, что устраняет
для него самый вопрос о выборе. И не потому только, что он предпочел кого-то
из двух. . . Однако для исследователей вопрос остается, и, поскольку Катан
как личность все-таки вызывает больше симпатий, нежели похотливый старичок
Анакреон, принимается без доказательств, что Ломоносов целиком на его стороне.
И тут уже грань между позицией Ломоносова и той жизненной программой, которую
представляет Катан, стирается как бы сама собою. И появляется, вопреки всему
что известно о Ломоносове, образ человека, который шел за Катодом и подавлял
в себе все, что не считал общественно
важным; Ломоносов республиканец, который
по своей жизненной практике принадлежал, как известно , к тем, кто жизнь
пренебрегал к республики успеху .
Но
отчего же тогда Ломоносов, если Катан ему ближе, отказывается принять
чью-либо сторону в споре республиканца с Анакреоном Ведь это отказывается, или
не знает, или не берется решить, может свидетельствовать только о двух вещах:
либо о нравственной непоследовательности Ломоносова что абсурдно, либо о
профессиональной слабости всего произведения, о неумении Ломоносова-поэта
художественными средствами выбраться из созданной им самим ситуации что не
менее абсурдно.
Однако все, о чем здесь сейчас
говорится, не имеет к
Ломоносову ровно никакого отношения. Он не подавлял в себе ничего из того, что
не являлось общественно важным ибо ничего такого, что следовало бы
подавить, он
в себе не ощущал. Ломоносов как поэт и человек интересен именно глубоким и
ясным пониманием высокой национально-государственной ценности своей
личности. Он
все считал в себе общественно важным и имел на это право. По своим же
социально-политическим убеждениям он был не республиканцем аристократического
толка, а сторонником просвещенного абсолютизма, в основе которого лежат
народные царистские иллюзии.
И наконец, последнее: знает все же
или не знает
Ломоносов, кто умнее Безусловно, знает и не отказывается отвечать. Больше
того: он уже, по сути дела, ответил на этот вопрос в приведенном
отрывке. Умнее
он, Ломоносов. Что же касается Анакреона и Катана, то из них, с точки
зрения Ломоносова, не умен ни тот, ни другой. . .
Разговор с
Анакреоном можно
понять лишь в контексте общих представлений Ломоносова об истине, о
нравственной свободе, суть которых сводится к тому, что перед ним никогда не
вставал вопрос о непримиримости частного и общего, личного и
коллективного. Постоянная
способность к слиянию с целым, органическое ощущение и понимание своего
глубокого, коренного родства с миром, которое и есть самая полная
истина, какая
только может быть в поэзии все это уже было философским активом Ломоносова
задолго до написания Разговора с Анакреоном. И это необходимо
учесть, приступая
к его разбору.
Почти
шестьдесят лет назад историком не филологом Н. Д. Чечулиным была высказана одна
проницательная мысль по интересующему нас поводу. Вот что писал ученый: Беседы
с Анакреоном представляют поэтическую шутку, по остроумию исключительную во
всей допушкинской поэзии: тонкость и изящество шутки это позже других
созревающий плод умственного развития. Звучит несколько парадоксально, отчасти
даже несерьезно особенно если иметь в виду всю серьезность поднимаемых в
Разговоре
проблем, но по существу глубоко и решительно верно. Веселая ирония по
отношению к Анакреону и Катину многое ставит на свои места. Она была бы
невозможна, если б Ломоносов не имел своего собственного ответа на
поставленные им вопросы.
Нельзя
забывать и еще об одном о жанре. Разговор с Анакреоном не ода, где возможны
прямые уроки читателю и гражданская проповедь, не сатира, где необходимы
обличение и некоторые практические рекомендации. Это именно разговор, беседа,
диалог в духе античных диалогов, вышучивающий вдобавок всевозможные разговоры
в царстве мертвых, которые появлялись на страницах тогдашних журналов.