В коих
нежности дохают, В
коих прелести играют И по множеству отрад Водят усумненный взгляд;
Надевай же
платье ало И не
тщись всю грудь закрыть, Чтоб, ее увидев мало, И о прочем рассудить. Коль
изображенье мочено, Вижу здесь тебя заочно, Вижу здесь тебя, мой свет; Молви
ж, дорогой портрет.
Ломоносов в своем
ответе
выносит окончательную и удивительно точную оценку Анакреону по совокупности его
жизни и поэзии. Этот старичок, который видел свою заслугу в бездумном веселье,
ценивший превыше всего предметную сторону бытия, интересен для Ломоносова не
конкретным содержанием его беспутной жизненной программы, а духовными
качествами его натуры, которые не истерлись в погоне за наслаждениями и так
невольно и так прекрасно сказались в его творчестве:
Ты счастлив
сею красотою И
мастером. Анакреон, Но счастливее ты собою Через приятной лиры звон. . .
Что же касается своего идеала, то
Ломоносов только
теперь, подведя итоги диалога с европейской нравственной и эстетической
традицией,
дерзает его выразить:
О мастер в
живопистве первый, Ты
первый в нашей стороне, Достоин быть рожден Минервой, Изобрази Россию
мне. Изобрази
ей возраст зрелый И вид в довольствии веселый, Отрады ясность по челу И
вознесенную главу;
Потщись
представить члены
здравы,
Как должны у
богини быть,
По плечам волосы
кудрявы
Признаком
бодрости завить,
Огонь вложи в
небесны очи
Горящих звезд в
средине ночи,
И брови выведи
дугой,
Что кажет после
туч покой,
Возвысь
сосцы, млеком обильны,
И чтоб созревши
красота
Являла
мышцы, руки сильны,
И полны живости
уста
В беседе
важность обещали
И так бы слух
наш ободряли,
