Отчего
у нас ветры буйные Из Стиха о Голубиной книге
Глубокая
бескорыстная
любознательность народа С. И. Вавилов, отразившаяся в этих
строках, заставляла
древних русских книжников переводить с греческого и латыни произведения, в
которых содержались бы универсальные сведения о мире, таковы: Книга о Христе,
обнимающая весь мир Кузьмы Индикополова, Толковая Палея, О всей
твари, знаменитый
Луцидариус Гонорея Офенского, Великая и предивная наука Раймонда Люллия и
т. д.
С течением времени
донаучные, полусказочные
представления о Вселенной, изложенные в этих книгах, исподволь уступают место
более достоверным и прогрессивным. В XVII веке Епифани Славнецкий впервые
знакомит Россию с учением Коперника, который солнце яки душу мира и управителя
вселенный, от него же земля и все планеты светлость свою приемлют полагает
посреди
мира недвижима Зерцало всея вселенная, или Атлас новый. . . , 1655-
1657. Стремление
охватить мир единым взором запечатлелось в громадных поэтических энциклопедиях
Сименона
Полоцкого, по стихам которого юный Ломоносов обучался грамоте.
Эпоха Петра I выдвинула сразу целый
ряд
энциклопедичных по своим устремлениям и дарованиям деятелей: сам Петр, Феофан
Прокопович, Я. В. Брюс, В. Н. Татищев, Антиох Кантемир, занимавшихся
одновременно с отправлением государственных должностей и историей, и
географией, и математикой, и астрономией, и физикой, и древней и повой
философией, и поэзией, и драматургией. Повторим, универсализм
Ломоносова явление
глубоко закономерное на русской почве. Творчество Ломоносова эта
ослепительная вспышка национального самосознания, явилось плодотворным
завершением, историческим оправданием многовековых усилий русской культурной
традиции выработать органически целостный взгляд на мир.
В XIX-XX веках эту, уже
Ломоносовскую, традицию продолжили
среди ученых
Д. И. Менделеев, П. А. Флоренский, В. И. Вернадский, Н. И.
и С. И. Вавиловы. В каждом из них был свой Ломоносов в том смысле, что
наука каждого из них, несмотря па ее огромное значение для специалистов, не
была с самого начала не была строго специальной. Что я имею в виду
Менделеев, делая
первые шаги в химии, когда еще далеко было до периодической системы, в своих,
казалось бы, столь специальных исследованиях и статьях уже был нацелен на
отыскание Системы. То есть его сознание уже тогда было готово вместить
ее. Говорят,
что она ему приснилась ночью. Так вот, быть может, она снилась многим
химикам и помимо Менделеева, но они либо забывали этот сон еще до
рассвета, либо
даже если запомнили бы не смогли бы его себе растолковать в силу
односторонности своего объясняющего устройства. Менделеев же был готов к этому
видению и готовил его.
Таким образом, для того, чтобы
стать, условно
выражаясь, членом Ломоносовского клуба, мало быть очень эрудированным
человеком. Надо, чтобы чья-то эрудиция была упорядоченной, чтобы в ней
просматривались чудеса согласия, согласный строй причин реального мира, чему
в сознании эрудита должен соответствовать сцепляющийся ряд единодушного легиона
доводов. С этой точки зрения, например, Ф. И. Шаляпин имеет все права на
действительное членство в Ломоносовском клубе не потому, что, помимо
выдающегося певческого дара, обладал талантами прозаика и рисовальщика, а
потому, что не
считал готовой ту или иную свою вокальную партию до тех пор, пока
не выучивал всю
партитуру остальные
роли, партию хора и каждого инструмента в оркестре. Пел ли Шаляпин Бориса или
Фарлафа, Филиппа или Галицкого, он держал в голове весь спектакль. Его
претензии к партнерам, хористам и оркестру околотеатральная публика и пресса
склонны были объяснять его невыдержанностью, зазнайством и т. п. На самом же
деле это были конфликты универсала со специалистами. За полтораста лет до него
не так ли воевал со специалистами в стенах Академии и Ломоносов А
вот, допустим,
В. Я. Брюсов, с этой же точки зрения, не более чем член-корреспондент в
Ломоносовском сообществе, несмотря на
