изъявляя, что слова
божеские
не требуют ни уст, ни ушей, ни воздуха к сообщению взаимному своего
благоволения, но ума силою разглагольствуют. И в ином месте (беседа 3) то ж о
изъяснении таковых мест подтверждает: „В проклятстве Израилю будет тебе, —
глаголет,
—небо медяно: Что сие глаголет? Всеконечную сухость и оскудение воздушных
вод". Упоминающиеся часто в Библии божие чувства толкуя, так пишет: „И
виде бог, яко добро: не само тое утешное некое зрение моря слово показует богу
явити. Не очима бо зрит доброты здания творец; но неизглаголанною
премудростию видит бывающая". Не довольно ли здесь великий и святый сей
муж показал, что изъяснение священных книг не токмо позволено, да еще и нужно,
где ради метафорических выражений с натурою кажется быть не сходственно?
Правда и вера суть две сестры
родные, дщери одного
всевышнего родителя: никогда между собою в распрю прийти не могут, разве кто
из некоторого тщеславия и показания своего мудрования на них вражду всклеплет.
А благоразумные и добрые люди должны рассматривать, нет ли какого способа к
объяснению и отвращению мнимого между ними междоусобия, как учинил
вышереченный премудрый учитель нашея провославныя церкви. Которому согласуясь,
Дамаскин святый, глубокомысленный богослов и высокий священный стихотворец, в
Опасном издании православныя веры (кн. 2, гл. 6), упомянув разные мнения о
строении мира, сказал: „Обаче аще же тако, аще же инако; вся бо-жиим
повелением быша же и утвердишася". То есть: физические рассуждения о
строении мира служат к прославлению божию и вере не вредны. То же и в
следующих утверждает: „Есть убо небо небесе, первое небо повыше тверди
суще. Се
два неба: и твердь бо назва бог небо. Обычно же священному писанию и воздух
небом звати, за еже зретися горе. Благословите бо, глаголет, вся птицы
небесныя, воз-душныя глаголя, воздух бо летательных есть путь, а не небо. Се
три небеса, яже божественный рече апостол. Аще
