который не щадил самых старых
вельмож и даже дергал их за бороды, что было в те времена крайним оскорблением.
И многие из них жаловались на это в своих разговорах со стрельцами.
В воскресенье 14
мая и на
следующий день стрельцы всем рассказывали, будто Иван Кириллович в Мастерской
палате надел царское платье и, усевшись на трон, заявил, что корона ему
очень к лицу; когда же вдовствующая царица и царевна Софья стали упрекать его
в дерзости, он пришел в такую ярость, что, внезапно вскочив, бросился на
царевича Ивана, чтобы его задушить, и только стража, прибежавшая на крики
царевен, удержала его от этого. Все это были, однако, только ложные
слухи, которые
распускали, чтобы еще сильнее восстановить народ против Нарышкиных.
В понедельник
15/26 мая, когда
бояре еще сидели в Думе, вдруг раздался громкий крик: стрелец, стоявший на
карауле во дворце перед покоями царя, кричал, что Иван Нарышкин хотел
задушить царевича Ивана Алексеевича. Сейчас же подняли тревогу, побежали
бить в набат. Большинство стрельцов, бывших в Кремле, устремились во дворец,
другие заняли выходы и никого не пропускали. Царедворцы, часть которых
только что проснулась, попытались скрыться, как могли, другие
попрятались. Много
карет вельмож стали жертвами ярости бунтовщиков и были порублены в куски, а
лошади искалечены. 7
Тем временем Петр
Толстой, ставленник
Милославских, объезжал верхом кварталы города, где жили стрельцы, громко
крича, что Нарышкины задушили царевича Ивана и чтоб стрельцы спешили в Кремль.
Стрельцы, уже подготовленные, ждали только сигнала. Они бросились, как
бешеные, в Кремль с оружием, с развернутыми знаменами, захватив с собою
пушки. Прибыв ко дворцу, все они кричали: „Выдайте нам изменников Нарышкиных,
которые задушили царевича Ивана Алексеевича, а не то мы всех перебьем".
