Книга Ломоносова
была сразу
переведена на немецкий язык (Alte russische Geschichte. Перевод
Хр. Бакмейстера, Рига-Лейпциг,
1768) и на французский (Histoire de Russie. Перевод с немецкого
М. Эйду, Париж
и Дижон, 1769; переиздания: Париж, 1773, 1776).
„Древняя Российская
история" делится, по методу исследования, на две части. Освещая
древнейший период русской истории, Ломоносов выступал как наблюдательный
исследователь, вооруженный знанием всех доступных тогдашнему историку
источников, мастерски доказывающий определенные положения, имевшие весьма
большое значение и для
современности, и для
дальнейшего развития исторической науки.
Положения Ломоносова о глубокой
древности славянских
народов, о крупной роли славянства в общеевропейской истории, о скифах и
сарматах-роксоланах как древних предках финских и славянских племен, о
смешанной славяно-чудской этнической основе населения России и др. были
направлены против норманской теории, представителем которой в то время являлся
Г. Ф. Миллер. Ряд частных исторических ошибок Ломоносова не мешал общей
верности его взглядов на самостоятельный характер истории и культуры русского
народа.
Исторические взгляды Ломоносова давали опору патриотическим стремлениям
передовых людей того времени. Вопросы, поднятые ^Ломоносовым, о
происхождении русского народа, о" выступлении его на историческую арену и
создании им своего независимого
государства продолжали сохранять актуальность в течение почти 200 лет. В
советской историографии об этих вопросах см. : Б. Д. Греков. Борьба Руси за
создание своего государства. М. —Л. , 1945.
Высокую оценку этой теоретической
части труда
Ломоносова дал С. М. Соловьев (Писатели русской истории ХѴШ века. Архив
историко-юридических сведений, относящихся до
России, изд. Ы. Калачовым. Книги
2-й половина 1-я. М. , 1855, стр. 40-41), а в наше время Б. Д. Греков
(Ломоносов историк. Вопросы истории, 1940, 11).
Во второй части „Древней Российской
истории", имеющей
повествовательный характер, отмечается отсутствие научных проблем, которые и
не могли возникнуть при
тогдашнем состоянии общественных наук. Однако это вовсе не
„сухой, безжизненный,
реторический перифраз летописи", как это представлялось
С. М. Соловьеву.
Здесь искусно скомбинированы и
переплетены разные
источники; кроме Повести временных лет, апокрифического сказания о начале
Новгорода, Никоновской летописи, Степенной книги, в ткань повествования
вошли сведения из Кромера, связанные с Польшей, из Кедрина и
Зонары, касающиеся
отношений с Византией, из Стурлезона — о варягах, и пр. Нередко Ломоносов
использовал также изложение событий
