В самостоятельные
главы
разрослись некоторые положения, которым в рукописном варианте был посвящен
всего один параграф (например, § 112) или даже часть параграфа (например, §
113).
В итоге печатный текст оказался примерно в четыре с половиной раза пространнее
рукописного. Многие параграфы нового текста сходны по содержанию с
параграфами
старого (в примечаниях к последнему отмечены эти соответствия), но именно
только сходны: дословного совпадения нет нигде. Весь вообще текст второго
варианта, являясь плодом коренной и кропотливой переработки первого, написан
Ломоносовым заново.
В новом варианте Риторики ярче, чем
в старом, сказалась
забота Ломоносова о „довольстве пристойных и избранных речений к изображению
своих мыслей", т. е. стремление упорядочить в лексическом отношении
русский литературный язык, привести в ясность и собрать в одно стройное целое
все его живые силы. Уже здесь, в Риторике, определились те основные воззрения
Ломоносова на этот предмет, от которых он не отступил и впоследствии. Он
предлагал, с одной стороны, обогащать словарный состав русского
литературного языка заимствованиями из древних церковных книг, которые, нося
следы влияния античной культуры, были ценнее в смысле „изобилия речений",
чем литературные памятники XVI—XVII вв. С другой же стороны, Ломоносов
предостерегал от слепого подражания древним образцам, отмечая, что^ „чистоте
штиля" они научить не могут. Чистота стиля должна достигаться, по мнению
Ломоносова, другими двумя средствами, а именно: основательным изучением
грамматики русского языка и общением с людьми, „которые красоту языка знают и
наблюдают", иными словами, изучением живой разговорной речи
образованного русского общества (§§ 147 и 165).
Эти положения, высказанные
Ломоносовым в Риторике со
всей присущей ему отчетливостью, простотой и решительностью, определили
собою программу всей его дальнейшей филологической деятельности. На протяжении
следующих десяти лет программа была осуществлена: Ломоносов написал Грамматику
и в своем Предисловии о пользе книг церковных блестящим образом разрешил
проблему сочетания живых элементов церковно-славянского языка с элементами
современной Ломоносову русской письменной и разговорной речи.
В
посвящении ко второму варианту Риторики, написанном тоже заново, Ломоносов с
замечательной для его времени убедительностью говорит о могучих силах русского
языка и о великом будущем русской литературы, находившейся тогда, по
ломоносовскому же определению, „еще во младенчестве своего возраста":
„Язык, которым Российская держава великой части света повелевает, — пишет
Ломоносов, — по ея могуществу имеет природное изобилие, красоту и силу, чем
ни единому