Знакомые нам заключительные ее разделы
(§§ 469—592)
создались до известной степени стихийно, на основе множества отрывочных
записей, вкрапленных в другой, не связанный с ними материал и разбросанных по
разным листам нашего фолианта. Не только по количеству таких записей, но и по
этой их разбросанности видно, с каким постоянством размышлял Ломоносов над
никем до него не тронутыми вопросами русского синтаксиса и особенно русской
фразеологии.
Основное научное
значение
печатаемых черновых записей заключается в том, что они открывают путь к
изучению генезиса почти всех без исключения грамматических формулировок
Ломоносова. Нет сомнения, что настоящая публикация послужит материалом для
ряда новых исследований по этому вопросу. Чтобы хоть несколько помочь их
авторам, в примечаниях к отдельным записям сделаны ссылки на те параграфы
Грамматики, с которыми данные записи имеют ту или иную связь. Обилие таких
ссылок наглядно показывает, как широки и крепки эти связи. В примечаниях же к
отдельным параграфам Грамматики сделаны обратные ссылки на соответствующие
фрагменты черновых материалов.
Весьма важны
также и те записи
Ломоносова, которые касаются тем, не освещенных в Грамматике или затронутых в
ней лишь мимоходом, что в примечаниях к этим записям также отмечено. В одних
случаях это сравнительно мелкие частности, которыми Ломоносов не хотел
отягощать свой текст, рассчитанный на школьное преподавание. В других же
случаях это такие темы, которые не поддавались разработке при тогдашнем
уровне языкознания и, в частности, при очень скудном еще в то время запасе
сведений по истории русского языка. Подобные, не использованные в Грамматике
записи Ломоносова заслуживают тем более внимательного изучения, что вскрывают
в некоторых случаях его интерес к таким сложным грамматическим
проблемам, которые
и в наши дни, после более чем
векового обсуждения корифеями отечественного языкознания, разрешены еще не до
конца.
С не
использованными в
Грамматике записями граничат другие, не менее значительные, где запечатлены
грамматические сомнения и колебания Ломоносова, например: „Ячмень котораго
рода?" (Материалы, стр. 611 92), „Той линѣи или той линѣе"
(стр. 618 !«*), „Зябу
или зябну" (стр. 628 238), „In piur. [во множественном числе] солнца
или еолнцы" (стр. 675 517) и т. п.
Никогда не
покидавшая
Ломоносова забота о „чистоте российского языка" оставила заметный след и в
его лабораторных записях. Мы
видим, например, как он борется с порчей, которую вносили в наш язык русские
галломаны того времени („Имѣю честь взято съ француз-скаго") и плохо
говорившие по-русски петербургские иностранцы („Худо нѣмцы говорятъ: он не
пустилъ спать, дай чай, воду", „свѣжіе солдаты").