Ломоносов просил Собрание оформить
надлежащим образом
это решение (т. III наст, изд. , стр. 176—179; ср. там же, стр. 105).
Итак, к правке гравюр Ломоносов мог приступить никак не ранее 4 ноября, 10
ноября был еще занят корректурой (Акад. изд. , т. VIII, стр. 148—149 перв.
паг. ), а к 11 ноября уже несомненно покончил с ней. В один из этих
ноябрьских дней и было написано публикуемое стихотворение.
1753 год был
полон важных для
Ломоносова событий и в жизни его явился до известной степени переломным. В
середине марта был окончательно решен в положительном смысле вопрос о
предоставлении Ломоносову земли для устройства мозаичной и бисерной
фабрики, где
Ломоносов надеялся завершить с честью свои «великие химические труды». Это
дало повод И. И. Шувалову очень решительно поставить перед Ломоносовым вопрос
о скорейшем окончании «Древней российской истории». В связи с этим Ломоносову,
увлеченному физико-химическими и грамматическими исследованиями, предстояло
под нажимом Шувалова перестраивать всю программу своей ученой деятельности и
выговаривать себе в день хоть «несколько часов времени, чтобы их вместо
бильяру употребить на физические и химические опыты» (т. X наст, изд.
, письмо
24). Середину года, помимо хлопот по устройству фабрики, заняла у Ломоносова
напряженная экспериментальная работа по изучению атмосферного
электричества. 26
июля 1753 г. в процессе этой работы погиб друг и ученый соратник Ломоносова Г.
В. Рихман. Осенью у Ломоносова произошло острое столкновение с И.
Д. Шумахером,
который пытался задержать обнародование итогов электрических экспериментов
Ломоносова и Рихмана. Этот конфликт разрешился только в конце года, когда
Ломоносову удалось нанести Шумахеру удар, поколебавший положение последнего и
несколько изменивший тем самым обстановку академической жизни (ср. т. X наст.
изд. примечания к письму 37 и к документу 470, § 34).
Наряду с этими крупными событиями
происходили в
некоторой с ними связи и другие, которые немало досаждали Ломоносову, отвлекая
от серьезных дел, а иногда и мешая в какой-то степени их выполнению. Таковы,
например, были действия тех, в ком пожалование Ломоносову населенного
имения и разрешение открыть там «привилегированную» фабрику вызвало
«недоброхотную зависть». О существе этих действий мы знаем очень мало —
отчасти по тому не первичному, а поэтому и далеко не ясному отражению, какое
они получили в письмах Ломоносова к Шувалову, отчасти же по дошедшим до нас
рукописным сатирическим стишкам, имевшим в ту пору довольно широкое, по-
видимому,
хождение. Насколько можно понять, кто-то настойчиво внушал Шувалову, что
Ломоносову не пристало богатеть, так как «ученый человек должеін быть
беден», и
что «высочайшая щедрота несрав-ненныя монархини нашея» отведет Ломоносова «от
любления и от усердия к наукам». Так говорили, можно думать, не одни только
мелкие завистники.