Лишь в самые
последние годы
стало высказываться — довольно, впрочем, осторожно — мнение, что «свою
поэму Ломоносов строил как произведение историческое» (Д. Д. Благой. История
русской литературы XVIII века. Изд. 2-е, М. , 1951, стр. 193—194).
Ломоносовский «Петр Великий» был
одной из первых попыток
создать русскую героическую поэму. По понятиям того времени, этот род
литературных
произведений признавался наивысшим. Того же взгляда придерживался и Ломоносов
(т. VII наст, изд. , стр. 589). Законодатель классицизма Буало, чей
авторитет у нас, как и на Западе, считался тогда непререкаемым (ср.
, например,
Тредиаковский. Стихотворения. «Библиотека поэта», изд. «Советский
писатель», 1935, стр. 415); установил жесткие правида, определявшие
характер героической поэмы. От Ломоносова, воспитавшегося на поэтике
немецкого последователя Буало —И. Готшеда, можно было бы ожидать, что свой
первый эпический опыт он подчинит всем требованиям классической школы. Этого,
однако, не случилось. Классицизму была заплачена только чисто
внешняя, формальная
дань (александрийский стих, традиционный зачин, вводный рассказ Петра I). Во
всем же остальном Ломоносов решительно уклонился и от следования примеру
античных классиков, которые воспевали «вымышленных богов»
(см. посвящение), и
от подражания новейшим классицистам, которые по завету Буало заменяли живых
людей ходячими абстракциями и, как Вольтер в «Генриаде», вводили в круг своих
персонажей аллегорические фигуры «Истины», «Раздора», «Фанатизма», «Любви» И
т. п
За кем же я пойду? Вслед подвигам
Петровым,
И
возвышением стихов геройских новым
Уверю
целы я вселенный концы.
Что тем я заслужу
парнасские венцы,
Что
первый пел дела такого человека,
Каков во всех странах
не слыхан был от века.
Эти
стихи, как, впрочем, и
все посвящение к поэме, были и полемическими, и программными. Ломоносов
понимал, что условия нового времени исключают возможность реставрации
античного эпоса:
Хотя вослед
иду Виргилию, Гомеру,
Не нахожу н в
них довольнаго
примеру.
И если Буало
считал, что «эпос
величавый» требует непременно «вымысла», «высокой выдумки» и «роя мифических
прикрас», если он предостерегал эпического поэта от перегрузки сюжета
событиями и от подражания «историкам спесивым», то Ломоносов, наперекор
теории французского классицизма, заявлял, что предметом его поэмы будут
«истинные дела», т. е. как раз именно события и притом подлинно исторические.
Это и было тем новаторством, тем «возвышением стихов геройских новым»,
