нами несомненно одно из
наиболее ответственных политических выступлений Ломоносова.
Ода
предлагала новому правительству целую программу внешней и внутренней
политики. Если
Ломоносов, как мы . видели, так торопился ее сформулировать и так заботился о
том, чтобы огласить ее как можно шире, то потребовала этого политическая
обстановка: первый шаг молодого императора оказался таков, что Ломоносов счел
себя обязанным вызвать силой поэтического слова немедленное общественное
вмешательство. Труп Елизаветы Петровны не успел еще остыть, когда Петр III
отправил к прусскому королю
курьера с письмом, где в самых искательных выражениях просил о «.
возобновлении,
распространении и постоянном утверждении между обоими дворами к взаимной их
пользе доброго согласия и дружбы» (Соловьев, кн. V, стлб. 1264). Это была
просьба о мире. Мира хотел весь народ. Мира давно уже требовал и
Ломоносов, но
мира справедливого и почетного, такого, который обеспечил бы прочный покой
понесшей огромные потери стране-победительнице. Что же касается Петра III, то
его заботили не интересы
народа, а только «взаимная польза» двух «дворов». Человек, называвшийся
русским императором, готовился позорно капитулировать перед бесповоротно
разбитым нашими . войсками, но не добитым врагом, еще опасным своей
изворотливой, неразборчивой в средствах предприимчивостью. Это было хуже
бироновщины: под угрозу ставилась не только честь но как показало дальнейшее, и
независимость Русского государства.
Чтобы правильно понять сущность
выдвинутых в противовес
этому предложений, или точнее, требований Ломоносова, надо все время помнить,
что единственно доступным ему орудием политического воздействия была
«похвальная» ода. Эта поэтическая форма требовала традиционной придворной
лести и заставляла заменять прямые политические заявления осмотрительными
намеками и довольно запутанными подчас иносказаниями. Нельзя поэтому, конечно,
принимать за чистую монету и понимать в прямом смысле встречающиеся в оде
уподобления Петра III орлу, парящему над Европой, Сампсону, Давиду, Соломону
и Петру I, однако сбрасывать вовсе со счета эти гиперболические сравнения было
бы тоже неосторожно. Официальная, вынужденная лесть имела свои оттенки. Они
таили в себе скрытый смысл, в котором отлично, по-видимому, умели и очень
любили разбираться современные Ломоносову читатели его од.
Таково, например, настойчивое и на
первый взгляд
неуместное сопоставление, чуть ли даже не отожествление Петра III с Петром
I:
Петра Велякаго обратно
Встречает Росская страна.
В
правительственном сообщении о
смерти императрицы Елизаветы говорилось про Петра III так: «Его императорское
величество, вступя на пра-