Ломоносов сосредоточивает на этот раз
все свое внимание
лишь на отдельных четырех проблемах той и другой.
Первенствующее
положение занимает проблема войны и мира. О ней главным образом идет речь — то
открыто, то иносказательно — в первой половине оды. Выражая надежду, что
Екатерина II «от презрения избавит возлюбленный Российский род» (строфа
1), Ломоносов
имеет в виду не только презрение, какое питал к русскому народу свергнутый
император, но и тот исторический позор, каким было бы подготовлявшееся при
Петре III прусское
иго. Русский народ миролюбив и мягок, говорит Ломоносов, но умеет постоять
за себя «в полях против своих врагов» (строфа 2). Миролюбивой изображает
Ломоносов и императрицу Елизавету, которую настойчиво ставит в пример
Екатерине II; однако, любя мир, Елизавета, напоминает он, начала свое
царствование «победой» и завершила военными же «трофеями» (строфа
4). Великолепная
строфа 6 о беспримерно-постыдной капитуляции победителя перед побежденным
является очень близким поэтическим пересказом одной из фраз манифеста от 28
июня 1762 г. , но замыкается таким утверждением, какого в манифесте не было и
не могло быть: «Ныне отвращен удар». Ломоносов, иначе говоря, выражал во
всеуслышание уверенность, что Екатерина II отвергнет условия «поносного мира»,
заключенного два месяца назад Петром III с прусским королем. Убеждая
императрицу не прекращать
военных действий, пока они не приведут к почетному миру, Ломоносов выводит
опять из гроба тень Петра I, которая как бы подтверждает совет Ломоносова и
угрожает в протизном случае утратой «власти, славы, сил» (строфа 8), а может
быть, и части государственной территории (конец строфы 9).
Нельзя забывать того политического
двуличия, какое
проявила при решении данного вопроса Екатерина II в первый же день своего
правления. Сразу после подписания манифеста от 28 июня 1762 г. , где мир со
«злодеем», порочащий «славу российскую», осуждался весьма сурово
(ПСЗ, 11582),
императрица послала в действующую армию два указа, в которых заявляла о своем
твердом намерении этот мир «содержать» и «продолжать» «свято и нерушимо»
(Соловьев, кн. V, стлб. 13, 35—1336). Известны ли были Ломоносову эти
указы, мы не знаем. Ясно лишь, что его настоятельные, да еще оглашенные в
печати советы отступиться от этого мира отнюдь не могли понравиться новой
самодержице.
Обычная для Ломоносова тема науки и
просвещения
затронута в оде, но только мимоходом, вскользь и в самых общих выражениях
(строфы 1 и 24).
Гораздо шире разработана третья тема
—о живущих в
России иностранцах. Она намечается сперва в ряде беглых намеков (строфы 1, 5,
6, 9 и 16) и заполняет затем целиком, уже без всяких иносказаний, строфы
19—21. В недолгие месяцы только что окончившегося царствования это
