М.В.ЛОМОНОСОВ ТОМ 9 СЛУЖΕБΗЫΕ ДОКУМЕНТЫ

206) с указанием в сносках вариантов по собственноручному чер­новику (там же, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 187— 188). Русский перевод печатается по тексту неизвестного академического переводчика XVIII в. , приложенному к латинскому подлиннику (там же, ф. 3, оп. 1, № 282, лл. 216—217).

Латинский текст впервые напечатан — Ламанский, стр. 129—130. Русский перевод впервые напечатан — Билярский, стр. 7Ö2—703.

Датируется по протоколу Академического собрания, где указано, что Ломоносов вручил публикуемый документ конференц-секретарю 26 июня 1764 г. (Протоколы Конференции, т. II, стр. 520). В дате, выставленной на этом документе рукой Ломоносова, — „26 Маіі 1764" — месяц указан ошибочно.

См. примечания к документу 270.

Ломоносов, который не присутствовал в Академическом собрании 4 июня 1764 г. , впервые прочитал план Шлёцера в промежуток времени между 4 и 25 июня, когда записка Шлёцера, пересылавшаяся из дома в дом, была доставлена, наконец, в порядке очереди и на квартиру Ломо­носова. 25 июня Ломоносов принес ее назад в Академическое собрание, пообещав дать письменный о ней отзыв: на следующий день — 26 июня 1764 г. — он вручил Миллеру как конференц-секретарю публикуемый до­кумент.

План Шлёцера распадался на два отдела: в первом шла речь , , о спо­собе обработки русской истории", которую Шлёцер намеревался избрать „главным предметом" своих занятий; во втором разделе Шлёцер толко­вал о научно-популярных книжках, за составление которых хотел бы при­няться. Ломоносов остановил свое внимание только на первом отделе плана.

Этот отдел Шлёцер начинал с заявления, что обрабатывать русскую историю „это не значит продолжать то, на чем другие остановились, это значит начинать сначала" (ААН, разр. 1, оп. 77, № 23, л. 1 об. ). Утверждая таким образом, что русской исторической науки еще не суще­ствует, Шлёцер тем самым как бы объявлял лишенными всякого научного значения и „Историю Российскую" В. Н. Татищева и „Древнюю Россий­скую историю" Ломоносова. Правда, ни та, ни другая не успели еще к тому времени выйти в свет, но капитальный труд Татищева был Шлё-церу прекрасно известен (Кеневич, стр. 51—56 и 289) и о многолетней работе Ломоносова-историка он тоже не мог, разумеется, не знать. Говоря далее о критическом изучении русских летописей, Шлёцер заявлял, что к этой работе „иностранец в известном отношении способ­нее, чем туземец [то есть русский]: из недоверия к своему знакомству с языком он [иностранец] будет охотнее смотреть, чем умствовать, и бу­дет менее подвержен соблазну вносить поправки, основанные на одвих