Шлёцер. называя в
своих
мемуарах без всякого основания Ломоносова и Миллера „монополистами"
(Кеневич, стр. 223), в действительности сам метил в монополисты по русской
истории. Вот против втого-то и восстал Ломоносов, руководимый в этом случае
отнюдь не личными, а как нельзя более возвышенными, патриотическими
побуждениями.
Характерное для Ломоносова безошибочное чувство действительности подсказывало
ему, что в исключительно сложной, можно смело сказать, боевой обстановке его
времени, когда страна, наверстывая потерянные столетия, переживала пору
бурного,
еще недооцененного нами культурного роста, — забота о подъеме национального
самосознания приобретала первенствующее значение. Этой заботой определялось
то основное русло, по которому Ломоносов направлял всю свою ученую
деятельность
и по которому старался направить и всю научную жизнь быстро мужавшей России. В
соответствии с этим, трудясь над развитием русской исторической
науки, Ломоносов
выдвигал на первое место ее воспитательную функцию. Центральная идея
Ломоносова-историка — та же, что и у автора нашего древнейшего летописного
свода: величие России.
Не такова была идеологическая
позиция Шлёцера. Ломоносову
она не могла не стать ясна после прочтения его пробных этюдов, где Шлё— цер
откровенно признавался, что преклоняется перед „дорогим именем"4
основоположника
норманизма Зигфрида Байера (Кеневич, стр. 395). „Его взгляд на древнюю Русь
как на страну ирокезов, куда только немцы внесли свет просвещения, представил
русскую историю в ложном свете", — так характеризует идейную сторону
работ Шлёцера академик К. Н. Бестужев-Рюмин (Русская история, т. I, СПб. ,
1872, стр. 217). Вся концепция Шлёцера строилась на лживом утверждении о
скудости русской культуры в прошлом и в настоящем и о неизбежной и неизбывной
будто бы зависимости русской культуры от западноевропейской в прошлом, в
настоящем и — как хотелось бы ему — в будущем.
Таким
образом, борьба со Шлёцером, омрачившая последний год жизни
Ломоносова, была
для него не делом личного соперничества, . , а борьбой с опаснейшим врагом,
с врагом России.
272
Печатается по собственноручному
черновику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 3, л. 76).
Публикуется впервые.
В дате, выставленной
Ломоносовым на публикуемом документе, месяц указан ошибочно: из ордера
К. Г. Разумовского
от 28 июля 1764 г. (Билярский, стр. 713) следует, что доношение Ломоносова
было подано в Сенат „во время отбытия" К. Г. Разумовского в
Лифляндию, куда
он уехал только 20 июня 1764 г. (Бильбасов, И, стр. 291). . А так как
сенатский,